Детство в "армянском" квартале Баку
Официально эта была Фабричная улица. Но в народе и ее и всю эту округу называли «Похлу дере» – «Вонючая яма». Давным-давно, когда еще не было канализации, сюда, в низину, стекались все нечистоты с верхних кварталов.
Потом канализацию провели, а прозвище так и осталось. Это был один из нескольких «армянских» кварталов Баку. В “Похлу дере” жили не только армяне, но их тут было много.
Татьяна родилась здесь в 1978 году – в тесном интернациональном дворе на семь семей.
Место далеко не идиллическое — соседи и ссорились, и пили, и устраивали семейные сцены с вызовом милиции, и крутились как могли в эпоху продовольственного дефицита.
Стирали по очереди белье под общим краном, а по вечерам пили чай во дворе и “скидывались продуктами”, чтоб приготовить какой-нибудь сложный салат на всех.
Венское тесто Марго
“Ближе всего к нам жили супруги Ваган и Марго, — рассказывает Татьяна. — У нас с ними были общие ванная комната и туалет.
Ваган был на пенсии и считал, что пенсионеры днем должны отдыхать, а дети – не мешать им в это время. Мы, дворовая детвора, это «правило» не соблюдали, из-за чего вечно случались скандалы.
Его жена Марго работала в какой-то государственной конторе. Во дворе считалось, что у нее «дурной глаз». Если идешь по какому-то важному делу и встретил во дворе Марго, можно сразу поворачивать назад – все равно ничего не получится.
Зато Марго великолепно пекла. Каждое воскресенье она замешивала свое фирменное «венское тесто» – очень сдобное, сладкое и мягкое – и готовила из него пироги, рулеты и булочки с разными начинками. А потом щедро угощала всех соседей”.
«Осторожные люди» и модница Гаянэ
«Они люди осторожные, так что машину не купят», — эта фраза из разговора родителей поразила меня до глубины моей пятилетней души.
Речь шла о Гарике и Жанне – второй армянской семье нашего двора. Теперь-то я понимаю, что родители имели в виду – в советские времена такие крупные покупки могли привлечь ненужное внимание властей. У Гарика был вполне легальный цех по производству железных дверей, но он старался, чтобы достаток не бросался в глаза. Оба они были не очень общительными людьми.
Их дочь Гаянэ работала секретаршей в проектном институте. Но наряжалась каждое утро так, будто поет в оперном театре.
В отличие от своих «асоциальных» родителей, она была веселая, разговорчивая, очень открытая, и все во дворе ее любили. До такой степени, что регулярно занимали ее сторону в ссорах с мужем Альбертом, даже когда Гаянэ была объективно неправа.
Альберт, тоже парень-армянин из нашего квартала, был из «династии» дальнобойщиков – их в семье было восемь братьев и все водили фуры”.
Чародейка Роза
“А моя самая любимая «армянская соседка», Роза, жила не в нашем дворе, а в соседнем, но очень дружила с нашей семьей. Сейчас ее назвали бы мелким предпринимателем, а тогда звали «спекулянткой».
Она продавала на улице всякую мелочь – химические карандаши, бритвы, польские духи, мочалки.
В детстве все это казалось мне какими-то артефактами, магическими предметами, а сама Роза – чародейкой из сказок. Тем более, что она умела «превращаться».
Отправляясь на работу, повязывала на голову косынку, облачалась в скромную потрепанную одежду и превращаясь в этакую бедную старушку-торговку.
А дома переодевалась в шелковый халат и снова становилась собой – пожилой, но все еще яркой и жизнерадостной женщиной. Она обожала длинные юбки с воланами и крупные золотые украшения.
Ее муж Карен был ветераном Второй мировой войны и имел штук сто всяких медалей. Его комната напоминала музей истории Коммунистической партии СССР 40-х годов.
На стеллаже были разложены открытки с портретами разных военачальников и членов партии тех времен во главе со Сталиным. И еще сразу две репродукции «Моны Лизы».
Периодически Карен звал детей к себе и в подробностях рассказывал о каждом из этих людей (включая Мону Лизу). А на следующий день устраивал «экзамен» на эту тему.
Если правильно ответить на все вопросы, он давал нам жвачку – детский деликатес тех времен. Хотя мне кажется, что он просто хотел нас угостить, а экзамен был поводом”.
Прощание
“Когда начался карабахский конфликт, мне было 10 лет. Наши армянские соседи уже стали постепенно разъезжаться.
Первыми уехали Ваган и Марго. Они перебрались к детям в Ереван, а свою квартиру продали. Так в нашем дворе появилась Ругия – молодая азербайджанка, переселившаяся из Армении.
Ругия и Гаяне были ровесницами и сразу подружились.
Когда Гаянэ уезжала в Ашхабад, Ругия провожала ее в аэропорт.
Потом Роза с сыновьями перебралась в Ставропольский край [Северный Кавказ, часть Российской Федерации — прим. ред]. Карен к тому времени уже умер.
А последними уехали родители Гаянэ — Жанна и Гарик – тоже в Ашхабад.
Долгие годы, навещая родственников в России, мы проезжали через город, где жила теперь Роза. Она приходила на перрон повидаться с нами.
Однажды, много лет спустя, уже став взрослой, я случайно встретила на улице Ругию. Она сказала, что до сих пор общается с Гаянэ, и у той все хорошо.
Что сталось с Ваганом и Марго, я не знаю. Но у нас дома и по сей день хранился рецепт ее теста, так и подписанный «Венское тесто. Марго».
Разве это трущобы?
“Однажды, еще в середине 1980-х, к нам во двор случайно забрели американцы. Тогда это было сродни высадке инопланетян.
Долго рассказывать, как они туда попали, но засиделись до позднего вечера.
Соседи устроили веселое застолье с чаем, разговорами и песнями под аккордеон в исполнении Гарика. Роль переводчика выполнял мой папа, единственный среди всех говоривший по-английски.
Американцам все понравилось, но сама Похлу дере ввергла их в шок. Прощаясь, они откровенно спросили у папы, КАК и ЗАЧЕМ мы тут живем.
Папа потом пересказал это нам с братом и, кажется, мы все впервые взглянули на Похлу дере чужими глазами. И увидели тесные квартирки, переделанные из старых конюшен и складов, бесконечные бытовые проблемы, помойку в двух шагах.
Неудивительно, что американцам это показалось настоящими трущобами.
Но нам тогда такое и в голову не приходило. Это был наш дом. И все вокруг жили так же. И у нас во дворе росло лимонное дерево! Разве же это трущобы?”
