Зона страха. Репортаж с грузино-абхазской разделительной линии
Грузины в зоне грузино-абхазского конфликта
Корреспондент российского независимого издания «Новая газета» побывал в зоне грузино-абхазского конфликта, чтобы рассказать о том, как живут люди, оказавшиеся в «серой зоне».
Полная версия на сайте «Новой Газеты».
«У одного из них был пистолет. Он приставил мне ствол к ноге и сказал, что я должна идти с ними», — говорит Лия (имя изменено), женщина, живущая на территории, согласно картам google maps уже контролируемой правительством непризнанной подавляющим числом стран Абхазии.
«Я просто искала корову, — продолжает она. — Отошла примерно метров на сто от своего дома. Они сказали: «Зачем вы сюда пришли? Вы перешли границу нашей территории».
Эта женщина живет в месте, де-факто неподконтрольном Тбилиси, — в приграничной полосе, куда не осмеливаются заходить грузинские пограничники или полицейские. Строго говоря, по меркам международного права здесь нечего делать пограничной службе Грузии: это ведь и так де-юре ее земля.
Этим и пользуются оккупационные власти.
- «Наше село не оккупировано, но люди бегут отсюда». Жизнь грузинского села в зоне конфликта перед выборами
- Грузия: «На том поле мы с осетинами в футбол играли». Репортаж из разделенной деревни
- Жизнь через колючую проволоку в Грузии: линия разграничения
«Каждый день они туда-сюда ходят, — продолжает Лия. — Полиция? Нет, не могу сказать… Военные, скорее».
Дорога к ее дому вьется между холмами и небольшим леском, петляя вокруг невидимой глазу черты. Вот здесь — мы еще в Грузии, а здесь — уже Абхазия.
Новости о том, что «включился роуминг» здесь приходят не в виде эсэмэсок, но в виде патруля силовиков. Лия говорит, что видела на солдатах российские шевроны.
«Ползучая оккупация» происходит здесь по двум сценариям. Один — установка официальных разграничительных столбов — «бордеризация», как это называет грузинская сторона. Второй — более изощренный и является как бы прелюдией к первому.
«Они похищают людей с неконтролируемых ими территорий и говорят: «Видишь вот этот дуб — дальше него не иди», — говорит Дато Кацарава, лидер маленького, но довольно дерзкого формирования, которое язык с трудом поворачивается назвать «небоевым».
Это, по большей части, ветераны, действующие без приказа какой-либо из спецслужб, оперируя в «серой зоне» на свой страх и риск.
Люди, патрулирующие границу вместе с Дато, — не правило, но исключение из него: регулярных полицейских или пограничников с грузинским флагом на рукаве здесь нет и в помине.
Ползучая аннексия
В отличие от все еще взрывающейся перестрелками границы украинской «серой зоны», на границе Абхазии полное затишье.
Хочешь — слушай лай собак, хочешь — ешь мандарины.
Лия приносит охапку сорванных с дерева фруктов.
На столе появляются графин молодого домашнего вина и остатки домашнего молочного поросенка: это Грузия, здесь всегда найдется что-то к столу, но хлеба в доме Лии сегодня не будет. Хозяйка не успела купить муки, а до магазина добираться больше часа по дороге, петляющей между «своей» и «чужой» землей.
«Серая зона» зачастую окружена колючей проволокой и демаркационными столбами, но ее условная граница местами совершенно прозрачна и доступна для тех, кто знает тропинки и лазейки и с ведома и благословения спецслужб готов принять участие в трансграничной операции по поставке любого груза: от похищенного человека до наркотиков или контрабандных сигарет.
Иногда за «пересечение границы», как это называют здесь, с местных жителей требуют выкуп.
«Выкупом» мзду на пересечение «границы» называют люди Кацаравы. Власти оккупированных зон называют это «штрафом». Внешне это и правда больше похоже на штраф, чем на выкуп, — размер суммы не соответствует общепринятым представлениям о выкупе за похищенного человека.
Однако дьявол кроется в деталях. В случае с Лией, живущей в де-факто Абхазии, сумма, которую она должна была уплатить за «нарушение границы», эквивалентна 200 лари [около $60] — небольшая сумма для туриста, но гигантская для рядового грузина. Для многих здесь это размер месячной пенсии.
«Мы называем это «зоной страха», — говорит Дато Кацарава, бывший актер, ставший пограничником. Пограничником не по профессии, но по духу: изо дня в день вот уже года три он с группой бывших солдат, ставших альпинистами, и альпинистов, в разное время своей жизни становившихся солдатами, колесит по проселочным дорогам, прилегающим к оккупированным территориям.
Я слышал о них с 2018 года, когда впервые попал на так называемую границу в момент установки демаркационных столбов с «Южной Осетией».
Тогда эти секторы уже патрулировала группа Дато, пытаясь привлекать внимание к проблеме, игнорируемой официальными властями.
«»Зоной страха» мы это называем потому, что в некоторых местах они не устанавливают свои столбы, но говорят: «Туда не ходи, эту территорию уже контролируем мы»», — говорит Дато.
Любопытно, что поставщиком электричества для хутора, где живет Лия, является все еще Грузия.
То есть платит за свет она еще в национальной валюте, лари, но, отойдя от дома на сто метров, рискует заплатить уже в рублях совсем другой счет, на этот раз — счет за «нарушение границы».
Здесь, как и там, в Украине, территория «серой зоны» не имеет четко очерченных политических или экономических границ.
«Там есть несколько факторов, — рассказывает Кацарава. — Первый — это психологический террор, чтобы люди оставляли насиженные места и эти места пустели. Это стратегия запугивания и депопуляции. Во-вторых, они (пограничная служба ФСБ, стоящая за операциями в «серой зоне». — А. Б.) стараются придать этому официальный вид. Якобы люди нарушают «государственную границу», и они их штрафуют.
«Похищенным» дают подписать документ, в котором человек признает свою «вину». Так они границу легитимизируют».
Мандариновые сны
Расположением этой передвижной мобильной группы становится любой приграничный гест-хауз. Сегодня их «казарма» — маленький поселок Джвари.
Утро тут напоминает утро в импровизированном «расположении части» — в термосе чай, на столе абхазские мандарины.
На стуле рядом чья-то куртка, грузинский и украинский флаги прилеплены липучкой на место шеврона.
Рядом храпит грузин, приговаривая во сне какое-то слово. Этого человека зовут Давид Ратиани, его род из Местии, сам же он жил когда-то в Сухуми.
Утром я не спрашиваю, что ему снилось.
В тот же день лидер их маленькой группы нашел у дороги снаряд — снятый с бронетехники и брошенный около туристической тропы по соседству заряд СПГ.
Дато Кацарава и его ребята вызвали «копов» и передали им координаты находки. Тут же каскадами падает с горы ручей, протекая по маленьким плато узкого живописного ущелья. Здесь, у холодного ручья, местные жители устраивают свои пикники.
Популярная среди местных локация находится у развилки единственной дороги, ведущей отсюда в Сванетию.
На заряд СПГ, лежащий в палой листве, изумленно глядит местный житель и один из здешних туристических проводников Тариел Кухилава.
«Я лет десять вожу тут людей. Впервые такое увидел!», — восклицает он. «Тут когда-то в 90-е прятались звиадисты…», — размышляет он вслух.
Впрочем, судя по следам ржавчины, снаряд мог лежать здесь и с 2008 года, когда российские части входили в Грузию по нескольким направлениям, включая и абхазское. Мог он быть брошен здесь и самими грузинскими полицейскими, недостаточно тщательно демонтировавшими блокпост. Место, рядом с которым был найден боеприпас, расположено подле заброшенного чекпойнта.
Проросшие деревца из мешков с песком и за ними тропа с лежащим рядом неразорвавшимся боеприпасом…
Как бы то ни было, следы оккупации или «зоны страха» — это не только приставленный к ноге пистолет, угроза, озвученная или воплощенная в реальность.
«Зона страха» — это ничейная или кажущаяся ничейной земля, где не было проведено должным образом разминирование. Снаряд, брошенный тут и оставшийся бесхозным, — лишь одна из ее манифестаций.
«Серая зона»: от Приднестровья до Цхинвали
Разделенное на юрисдикции и регулируемое разными нормативными актами пространство «серой зоны» — это огромная площадка для маневра той стороны, что готова идти на конфликт и применять силу: как военную, так и психологическую.
Юридическая ловушка, в которой оказались Украина, Грузия, Молдова, позволяет отколотым у них территориям медленно наползать на них, пользуясь страхом и безнаказанностью.
Еще один эффект от похищений людей на грузинской территории — сугубо экономический.
«С 2008 по 2021 годы были похищены 1 200 человек, — говорит Дато Кацарава. — «Штрафы» начинаются с двух тысяч [около $27] и могут достигать 20 тысяч рублей [около $270] — в зависимости от того, в который раз человек нарушил так называемую «границу».
Это бонусная система для своих солдат. Их военнослужащий, участвующий в похищении, получает двухнедельный отпуск и какие-то премиальные».
В те самые дни, когда мы ездили с Дато и его людьми в районе поселка Джвари, на другом участке линии разграничения был похищен (судя по всему, на этот раз действительно похищен — без требования выкупа, маскируемого под штраф, но именно взят в плен) бывший грузинский военный, оказавшийся в «зоне страха» по личным делам.
Имя похищенного — Мамука Чхиквадзе.
О его исчезновении сообщила грузинская служба безопасности. Это напомнило другой эпизод, закончившийся трагично, — случай с похищением 2018 году неподалеку от Ахалгори (территория, контролируемая квазиправительством Цхинвали) человека по имени Арчил Татунашвили, закончившийся гибелью последнего.
Все это — тоже элемент «зоны страха» и политики дестабилизации.
По данным грузинского Института развития свободы информации (IDFI), каждый год несколько километров грузинской земли уходит в «серую зону».
Только в 2013 году оккупационная «зона» продвинулась в Бершуети (тоже поселке, известном рядом похищений) — на 1,3 километра. В селе Земо Никози (том самом, где пропал Мамука Чхиквадзе) — на 12 километров.
В общей сложности после окончания войны 2008 года только за первые пять лет «серая зона» взяла под свой контроль 103 грузинских села.
Термины, топонимы, мнения и идеи публикации не обязательно совпадают с мнениями и идеями JAMnews или его отдельных сотрудников. JAMnews оставляет за собой право удалять те комментарии к публикациям, которые будут расценены как оскорбительные, угрожающие, призывающие к насилию или этически неприемлемые по другим причинам
