Письма из тюрьмы в Армении. «Посмертно осужденный»
Проект JAMnews «Письма из тюрьмы» начался с письма, которое пришло в редакцию от человека, осужденного на пожизненный срок. Юрий Саркисян уже больше двадцати шести лет в тюрьме. Он написал нам потому, что хотел высказаться и считал, что обществу важно услышать живущих «по ту сторону». Мы согласились с ним — так и родился этот проект. Юрий Саркисян является также автором документального романа «Высшая мера наказания», опубликованного в 2016 году.
Это двадцать девятое письмо Юрия Саркисяна. Ссылки на все предыдущие письма – в конце страницы.
Однажды в своем личном деле я увидел рапорт сотрудника службы безопасности: «Такого-то числа, месяца, года беседовал с посмертно осужденным Юрием Саркисяном…». Дальше обычное бла-бла-бла. Внимание привлекло словосочетание «с посмертно осужденным». Перечитал, посмеялся и забыл. А сегодня я вдруг понял, что то была не описка, а подлинный статус большинства заключенных.
• Не о таком ребенке мечтали: в Армении родители отказываются от детей с инвалидностью
• Очередное «убийство чести» в Ингушетии спровоцировала полиция
• Чего добились страны Южного Кавказа в защите прав человека в 2019 году. И в чем проиграли
Несколько недель назад два бывших смертника, отсидевших более двадцати четырех лет, удостоились смягчения наказания и перевода в соответствующие учреждения полуоткрытого типа: один – в «Кош», другой – в «Севан».
Но недавно по требованию прокуратуры обоих возвратили в прежние закрытые условия тюрьмы «Нубарашен». Причина? Отсутствие раскаяния. Годы изоляции оказались бессмысленными, преступники не исправились, система где-то дала сбой. Или не сбой…
В древности функции тюрем выполняли ямы, напоминающие могилы. Туда бросали за любое преступление и забывали. Надолго, чаще навсегда. Человека как бы хоронили, и он должен был родиться заново.
Лишь изменившись и раскаявшись, можно было рассчитывать на снисхождение. Но редко кто догадывался о такой возможности. А объяснить было некому. С тех пор мало что изменилось.
И хотя современные уголовно-исполнительные учреждения – это не ямы, а многоэтажные, нависающие над землей мрачные здания, внутренняя атмосфера осталась все на том же нижеплинтусном уровне.
Неволя подавляет чувство собственного достоинства, порождает беспомощность, агрессию, недовольство режимом и, к несчастью, лицемерие. В этих условиях далеко не каждый самостоятельно способен на пересмотр и переоценку своего поведения.
Когда человек впервые оказывается в тюрьме, он испытывает стыд. Ведь совершенное им преступление аморально. Будучи разоблаченным преступник чувствует себя опозоренным в глазах окружающих, мучается угрызениями совести. По инерции. И вдруг встречает иное отношение: его никто не осуждает!
Потом он замечает, что никто из сокамерников не задумывается о нравственной составляющей собственных злодеяний, ставших причиной чьего-то горя или невосполнимой утраты.
В тюрьме за невостребованностью нравственные чувства атрофируются.
Единственное, что всех по-настоящему начинает волновать, – это как избежать заслуженного наказания. Любой ценой. Пусть и потеряв душу.
Именно здесь, мне кажется, заканчивается человек и начинается преступник, навсегда разделяя мир на союзников и врагов. Объявляется война, которая, как известно, есть путь обмана.
В случае заключенных обманутыми всегда оказываются они. Обманувшими самих себя. Обвиняя в случившемся кого угодно, только не себя. Нет, формально-то почти все признают вину. Только не ту, что им инкриминируют. Ни капли самоупрека, зато крокодиловы слезы ручьями. Ведь из-за совершенного преступления они сами пострадали.
Все как один жалуются на чрезмерную суровость наказания. В том числе и избежавшие смертной казни. Сравнивают пожизненников Армении с пожизненниками России и других стран: мол, там подобная участь уготована лишь серийникам и маньякам. Говорят, «подумаешь, всего один-два трупа, вон у Чикатило их три десятка». Это «подумаешь» начисто исключает покаяние и возвращение к нормальной жизни.
Многие преступники в неволе вспоминают о Боге. Не из-за раскаяния и не из-за того, что все внезапно становятся верующими. А потому что окончательно теряют веру в людей, в возможность заручиться их сочувствием. Поэтому тянутся за сочувствием к Небесам — из жалости к себе любимым. Но разве Бога обманешь?
Когда не испытываешь сильных эмоций по отношению к содеянному, не переживаешь, не вспоминаешь своих жертв, не думаешь об их семьях, не страдаешь, то это повод бить тревогу — значит, что-то с тобой не так. Думаю, ни одно преступление не проходит для преступника бесследно. Убивая, мы теряем нечто человеческое. Нечто, что лишает нас сострадания.
Однако только искреннего сожаления недостаточно. Нужно вернуть себя в ту ситуацию, войти в положение своих жертв, их жен и детей, родственников. Снова и снова. Пока не прочувствуешь душой и сердцем боль и горе убитых тобой людей – тех, у кого отнял мужа, отца, счастье, детство. Иначе так и останешься зомби – на лицо живым, но мертвым внутри.
Мне рассказывали, как условно-досрочно освобожденный хотел добровольно вернуться обратно. Из-за пустяка. Замешкался во время перехода дороги и чуть не попал под машину. Водитель стал его оскорблять. Он хотел ответить и был вовремя остановлен знакомым. Извинившись перед водителем, они ушли. Но это стало последней каплей.
После дорожного инцидента он дал волю чувствам: «Две недели на свободе, но уже сыт по горло! Обещали работу и обманули. А они звонят каждый вечер и требуют рассказать, что я делал и чего добился – по минутам! Разве так можно? Не дают вздохнуть! Что делать? Жить негде, нет даже денег на маршрутку. Вынужден терпеть оскорбления. Лучше обратно, пока не поздно».
«Они» – это служба пробации, осуществляющая принудительный надзор за поведением осужденного и за выполнением обязанностей, возложенных на того судом.
А тот парень – бывший пожизненно заключенный. Он привык жить на всем готовом и качать права. Обвиняя всех и вся. Добиваться цели, не нарушая законы, его не научили. Только предупредили о наказании в случае чего. Это как отобрать у неумелого водителя права и вернуть через некоторое время, так и не обучив его вождению.
Ему повезло, что рядом находился умный человек, который поддержал и помог решить некоторые проблемы, связанные с внешней свободой. Вот только душа бывшего зэка так и осталась за решеткой.
Два года назад мне отказали в условно-досрочном освобождении. Теперь я знаю причину. Мой адвокат сказал, что прежде, чем предстать перед судом, осуди себя сам. Взвесь все «за» и «против» и вынеси приговор. Ни один судья не сделает этого лучше тебя.
Предыдущие письма:
Первое письмо: «Воля, неволя и все, кто в доле»
Второе письмо: там, «Где сон предпочтительнее реальности»
Третье письмо: «Будущее прекрасно, когда оно есть»
Четвертое письмо: «Последнее предупреждение»
Пятое письмо: «Человек всегда на распутье»
Шестое письмо: «Горечь сладкой мечты»
Седьмое письмо: «Свобода – и скомканная жизнь»
Восьмое письмо: «Опасное соседство»
Десятое письмо: «В чем была моя ошибка?»
Одиннадцатое письмо: «Жертвы и палачи»
Двенадцатое письмо: «Воспоминания все еще кровоточат»
Тринадцатое письмо: «Дефицит позитивных впечатлений»
Четырнадцатое письмо: «Один на один с системой: ребенок под молотком правосудия»
Пятнадцатое письмо: «Когда нет надежды»
Шестнадцатое письмо: «Девятый круг»
Семнадцатое письмо: «Гарантированная свобода»
Восемнадцатое письмо: «Депутаты против народа?»
Девятнадцатое письмо: «Блатной беспредел»
Двадцатое письмо. «Бунт в тюрьме. Как это было и почему»
Письмо двадцать первое. «Идея фикс»
Письмо двадцать второе. «Революция в тюрьме»
Письмо двадцать третье. «Капля за каплей: итоги ушедшего года»
Письмо двадцать чертвертое. «Первый из выживших»
Письмо двадцать пятое. «Публичное унижение»
Письмо двадцать шестое. «Убивает не коронавирус»
Письмо двадцать седьмое. «Когда дети убивают»
Письмо двадцать восьмое. «Три «ступеньки» и восемь шагов»
Термины, топонимы, мнения и идеи, предложенные автором публикации, являются ее/его собственными и не обязательно совпадают с мнениями и идеями JAMnews или его отдельных сотрудников. JAMnews оставляет за собой право удалять те комментарии к публикациям, которые будут расценены как оскорбительные, угрожающие, призывающие к насилию или этически неприемлемые по другим причинам.
