Письма из тюрьмы в Армении. «Один на один с системой: ребенок под молотком правосудия»
Это четырнадцатое письмо Юрия Саркисяна. Ссылки на все предыдущие письма – в конце страницы.
П
риближается долгожданный момент, которого я очень боялся. Все откладывал на потом, на неопределенное «после…». Наконец, решился на встречу. Через считанные дни, в начале марта, впервые в жизни я по-настоящему стану отцом. И мысль об этом не дает покоя.
Моя судьба не сложилась еще в самом начале. В дальнейшем ее лишь слегка подтолкнули. Отцовской и материнской любви не припомню. И участвовать в жизни собственных детей не посчастливилось.
Когда родился первенец, родителем я себя не чувствовал и как-то самоустранился. Потом опомнился, захотел все исправить, но не успел – арестовали. Сыну было пять годиков. Сегодня – почти тридцать. Средний сын и дочь появились уже в годы несвободы.
Мы с женой долго не могли решить — можно ли рассказывать детям о том, что я в тюрьме. Придумали им другого отца, записали другое отчество… Думали, что таким образом поможем избежать многих сложностей. Но пять лет назад мы официально расписались, и тайну пришлось открыть. В результате старший сын перестал доверять матери и меня воспринял даже не как соучастника, а как часть обмана. Двое младших, сын и дочь, приняли новость без особого энтузиазма. По крайней мере, внешне.
В прошлом году тринадцатилетняя дочь хотела участвовать в судебном процессе по моему освобождению. Но я отказался: зачем ребенку видеть отца в клетке или под охраной. Надеялся на условно-досрочное. Оказалось, напрасно. И на сей раз ее решение приехать ко мне было окончательным.
Теперь я не знаю… Не знаю, как отреагирует моя девочка на все, что меня окружает. На личный обыск, который ее ожидает при входе. На целых три дня за решеткой с отцом-заключенным. Не знаю, какой след оставит тюрьма в ее нежном сердечке. Но как отказаться от встречи — я тоже не знаю. Тем более, сам я хочу ее видеть не меньше. Хочу стать родным, настоящим, живым и сделать ребенка счастливым. Но как?
Вспоминаю первое свидание с женой в этой тюрьме и первые слова на незнакомом ей армянском языке, которые она запомнила: «Луйс чка! Од чка! Джур чка!» (Нет света! Нет воздуха! Нет воды!). Мы находились в комнате длительных свиданий, когда в стене от сырости замкнула электропроводка. И я два часа пытался докричаться до дежурного надзирателя, чтобы сообщить об аварии. Два часа в глухом бункере, без света и свежего воздуха. Хорошо, что на тот момент детей с нами не было. Для их пребывания комнаты свиданий точно не подходят.
Меня успокаивают, мол, современных детей тюрьмой не испугать, для них это как приключение. Но я знаю, насколько беззащитны дети осужденных перед жестокостью системы. Их права нарушаются, нужды и интересы игнорируются, жизненные шансы сводятся на нет. Их часто называют забытыми или невидимыми жертвами правосудия. Так оно и есть.
Горечь в том, что основную тяжесть неволи несем не мы, а наши родные — родители, жены и дети, братья и сестры. Трудно представить, что они чувствуют, оказавшись один на один с этой системой.
Тюремное заключение любого человека создает проблемы, решаемые самым дешевым и проверенным способом — вторгаясь в наши дома, в жизнь наших детей, в умы и сердца всех и каждого. Желание и потребность заключенного в общении с семьей эксплуатируется системой по максимуму.
Наших родных подвергают негласному наказанию, запутывая в паутине различных правил и предписаний, заставляя оплачивать наш быт, вплоть до ремонта тюремных камер и комнат свиданий; оставляя наших родных один на один со свалившимися проблемами. Это они, родные, помогают нам остаться людьми, сохранить обломки арестантских сердец. И взваливают непосильный груз забот на свои плечи.
Государство же всячески усугубляет такое давление, заставляя простаивать часами в очередях, проходить через унизительные процедуры досмотра и обыска.
Свидания, телефонные звонки, посылки и письма, оплата юридических услуг и прочее — ложатся на наши семьи бременем скрытого налога.
И конечно же, эти проблемы в первую очередь бьют по детям. Я сам рос без отца до одиннадцати лет, а после — без матери. Неполная семья ополовинивает все детство. А клеймо сына или дочери заключенного способно необратимо отравить ребенку всю его жизнь.
Ребенок, отец которого в местах лишения свободы, может подвергаться издевательствам и оскорблениям со стороны сверстников и взрослых. И озлобиться на весь мир и родителей, относясь к ним без уважения и проявляя непослушание.
Заключенные рассказывают, что большинство детей после одного-двух посещений отказываются приходить в тюрьму. Обычно из-за грубости персонала, относящегося к ребенку как к малолетнему преступнику. И потому что зачастую власти рассматривают семейные контакты, скорее, как привилегию для заключенных, которой те недостойны, и которую администрация предоставляет им «по доброте душевной». О правах детей никто и не вспоминает.
А ведь мы нужны детям не меньше, чем они нам. Тюрьма научила извлекать уроки из своих и чужих ошибок, и эти знания помогут оградить себя и детей от всех неприятностей в будущем. В наших мечтах счастье и благополучие семьи всегда на первом месте.
Но любить мечты легко. А вот живых людей сложно. Они ведут себя так, как им хочется. Я бы хотел полюбить ее живую, настоящую. Со всеми капризами и перепадами настроения. С ее подростковыми проблемами и обидами. Не знаю, как это сделать? Сможем ли мы стать родными, забыть годы разлуки, время, когда она больше всего нуждалась в отце, а меня рядом не было? Не знаю.
Предыдущие письма:
Первое письмо: воля, неволя и все, кто в доле
Второе письмо: там, где сон предпочтительнее реальности
Третье письмо: будущее прекрасно, когда оно есть
Четвертое письмо: последнее предупреждение
Пятое письмо: человек всегда на распутье
Шестое письмо: горечь сладкой мечты
Седьмое письмо: Свобода – и скомканная жизнь
Восьмое письмо: опасное соседство
Десятое письмо: «В чем была моя ошибка?»
Одиннадцатое письмо: «Жертвы и палачи»
Двенадцатое письмо: «Воспоминания все еще кровоточат»
Тринадцатое письмо: «Дефицит позитивных впечатлений»
