Меня зовут Самир
Это я, Самир. Качаев Самир. Это письмо точно будет самым длинным в моей жизни, потому что я постараюсь все рассказать про свою жизнь.
Я родился в Шемахе, 6 марта 1994 года. Отец рассказывает, что в тот день мою маму повезли из нашей деревни, из Чухурюрда, в больницу в районный центр. Моя тетя, сестра отца, решила проверить его: «Братик, у тебя опять родилась дочь». Дело в том, что до меня уже была Сабина, моя сестра. Отец ответил: «Вот и слава Богу, девочка — ну и хорошо! Девочка не ребенок, что ли?» Тогда тетя призналась, что на самом деле родился сын, то есть, я.
Мое детство
Говорят, я был очень озорным ребенком, забиякой. Брал палку, сбивал с деревьев цветы и целые ветки. А потом я очень расстроился, когда мама объяснила, что деревья тоже живые, что им больно и они плачут, когда их вот так обрывают.
Но больше всего на свете я любил бросаться камнями. Немало соседских окон перебил. И эта привычка меня до добра не довела.
Мне было три года, когда, поспорив с тетей, я бросил камень ей в голову. Камень рассек лоб, потекла кровь. Я жутко испугался, стал кричать бабушке, чтобы она помогла тете. Сабина тут же побежала к отцу, который в это время работал на нашем земельном участке, рассказать о моем проворстве.
Отец пришел домой с палкой, и, запретив домашним вмешиваться, пару раз так ударил меня по рукам, что я камня больше в руки не брал, не то чтобы бросаться.
Как-то раз (я тогда еще в школу не ходил), отец с чем-то возился во дворе, а я путался у него под ногами. Отец дал мне затрещину, мол, отойди, не мешай. Я отошел, и говорю отцу: «Отец, придет время, я вырасту, а ты постареешь». «Да, ну и что?», — спрашивает он. «Тогда ты со мной уже не справишься, ну, и видишь вон ту кувалду…». Отец ответил: «Тогда ты, наверное, понимаешь, почему я тебя ударил. Знаю, что когда ты вырастешь, я с тобой не справлюсь. Поэтому тороплюсь сейчас тебя чему-то научить». Прошли годы, пока я оценил все, чему меня научил отец, чаще словами, а иногда и подзатыльниками.
С сестрой у нас было три года разницы в возрасте. Мы все время дрались: безо всякого повода, из-за игрушек, тетрадей, всякой ерунды. Мама с папой очень беспокоились, что мы так и будем всю жизнь как кошка с собакой. Но потом мы очень подружились. Обожаю ее.
В тот год, когда сестра закончила школу и поступала в университет, я решил летом поработать.
В деревне всю скотину пасут вместе, то есть, каждый житель села по очереди пасет все стадо. А если кто-то хочет пропустить свое дежурство, может дать 20 манатов и послать вместо себя другого. Так я и зарабатывал: пас скотину, как говорится, «за очень дополнительную плату».
Семья в этих деньгах не нуждалась — отец у меня человек трудолюбивый и семью содержал в достатке. Но когда я сказал ему, что собираюсь работать, он не возражал, хотел, чтобы я привыкал к труду. Я много работал тем летом, а деньги не тратил. Домашние все гадали, что я сделаю с накопленным. А я подарил Сабине телефон в тот день, когда она узнала, что поступила.
Серьезный ребенок
В школе меня знали как послушного и ответственного ученика. Думаю, я почувствовал ответственность, когда увидел, как старается отец, чтобы отправить меня в школу во всеоружии: за несколько месяцев до начала занятий он начал учить меня читать, писать и считать. В школе за меня взялась учительница Нелли Ивановна (она была наполовину немкой и потом уехала в Германию). Нелли Ивановна, хоть и была нашей близкой соседкой, спуску мне не давала.
До шестого-седьмого класса я хорошо учился, а потом у меня пропал всякий интерес. Может быть, из-за той девочки, на которую я украдкой смотрел. Шел в школу для того только, чтобы ее увидеть, а когда встречал, не знал, куда спрятаться. До самого окончания школы так и не смог ей признаться, боялся. Только Абид знал, мой друг.
Сейчас думаю, вот и хорошо, что не признался, ребячество одно было. Когда услышал, что она вышла замуж, даже не расстроился: был так занят, что мне вообще было не до романов.
Ветеринар, брадобрей или скульптор?
В общем, к тому времени, когда я закончил 9-й класс, родители вовсю горевали, что останусь я без профессии и без работы.
Как-то сидел у нас тетин муж, посоветовал отдать меня в ветеринары. Я очень любил и растения, и животных, и вообще, природу. Согласился, не раздумывая. Но на вступительном экзамене в сельскохозяйственный колледж мне не хватило всего трех баллов, так что роман с ветеринарией закончился, не начавшись. А отец еще крепче задумался.
Однажды приехал к нам в гости дядя отца по матери, который живет в Агсу. Говорит отцу: «Племянник, что ты горюешь, профессии кончились, что ли? Отдайте его под начало к какому-нибудь брадобрею, пусть научится стричь и брить, у мусульман волос много, голодным не останется». Отец этой идее очень обрадовался. Даже купил мне инструменты, и я стал практиковаться. Получалось неплохо. Моим первым «клиентом» был отец.
Но поиски специальности на этом не закончились. Пока что я продолжал учиться в школе. В запасе у меня была карьера брадобрея.
Как-то отец сидел на своем обычном месте за столом у нас во дворе. А я от нечего делать слепил из пластилина Микки Мауса. Отец, посмотрев на фигурку, очень удивился, все не верил, что я это сам. Смял ее и попросил слепить еще раз, что я и сделал. После этого случая отец стал присматриваться к моим поделкам. Посоветовался с сыном Нелли Ивановны, Ильгаром, который закончил Академию Художеств. Он сказал, что у меня есть способности, и их обязательно нужно развивать.
“Вы живы?”
Последним звонком в школе мне пришлось пожертвовать. Это был последний день приема документов в институты, и я поехал в Баку. Меня провожали Абид и Садиг. Зато потом мы наверстали упущенное — всем классом поехали в лес, отмечать окончание школы. Абид ехал впереди всей процессии. Оказалось, что водить машину он еще толком не умеет, на ровной дороге умудрился въехать в канаву. Сколько мы возились, чтобы ее вытащить!
В школьные годы мы с Садигом и Абидом не расставались. Как-то вечером я ехал на велосипеде, а ребята говорят мне, мол, слезай, ни зги не видно, вляпаешься в неприятности. На очередном спуске я на полной скорости въехал в женщину, которая только вышла из-за угла. Я не успел затормозить, и мы оба полетели на землю. Оказалось, что это гостья соседа, из Москвы приехала. Я очень испугался. Подбежали и Садиг с Абидом. Я только и помню, как поднял женщину с земли и все повторял: «Вы живы? Вы живы?» Она ничего себе не сломала, даже сказала, чтобы я не беспокоился, она сама виновата, что внезапно выскочила на дорогу.
Мои только что купленные брюки были безнадежно испорчены. «Мама, я брюки порвал», — сказал я уныло, придя домой. «Хорошо, что сам ты цел», — ответила она.
Другая планета
Как ни трудно было расставаться с ребятами, меня очень радовали новые перспективы. Но в то же время я не представлял, как с ними справиться. В Академию художеств обычно поступают после художественной школы имени Азимзаде, и я, только что приехавший из Чухурюрда, боялся оказаться хуже других.
Академия для меня была как будто другой планетой. И во мне самом как будто обнаружился неизвестный мне до этого мир. Через два года я, как мне казалось, уже достаточно освоился с ремеслом, и с энтузиазмом принялся практиковаться. У нас не было такого жесткого графика, как в других вузах, вместо аудиторий — мастерские. Но все равно я приходил не позже девяти, и, бывало, не поднимал головы от работы до одиннадцати вечера. Когда начнешь скульптуру, трудно отрываться, делать перерывы. Может, поэтому за время учебы я закончил больше 30-ти работ, в основном, скульптуры из бронзы. На выставку хватило бы.
Студенты в Академии тоже были не такие, как в других вузах. Мы не гуляли много, не болтались по городу, а если и выходили, то собирались вокруг новых раскопков около Девичьей башни, разговаривали. А самым любимым нашим развлечением были чаепития в мастерской. Конечно же, чай заваривал я — то с чабрецом, то с гвоздикой, то с шиповником — я же разбираюсь во всяких травах.
И друзья у меня появились новые. Сначала я подружился с Анаром, не только потому, что он был лезгином, как я, но и потому, что он, как и я, любил тишину и покой. С Анаром было приятно вместе помолчать.
Замик был гораздо шустрее нас. Все время повторял мне: «Ну нельзя же быть таким правильным!» На самом деле, он и сам очень правильный парень. Был у него недостаток — до мусорных ящиков ему никакого дела не было, все, что попало, бросал прямо на землю.
Однажды купил карту, чтобы загрузить деньги на телефон, загрузил код, и выбросил карту на землю. Я ничего не сказал, молча поднял карту, и, так как рядом не было мусорного ящика, положил в карман. Замика это очень задело. «Лучше бы ты меня выругал», — сказал он.
После этого он перестал мусорить, зато теперь собирал мусор в сумку и никак не мог донести его до урны, забывал.
Нигяр, Маша, Рагиб мюэллим, Кянан мюэллим — все мы были как большая семья.
Бакалавратуру я окончил успешно, чуть-чуть не дотянул до красного диплома. Потом решил подавать в магистратуру. Домашним ничего не говорил, чтобы не расстраивались, если у меня не получится. Но у меня получилось.
Как только вышли списки поступивших, позвонил отцу, сказал, что я уже магистрант. Отец так обрадовался, что хорошенько меня выругал: «Ах ты, собачий сын, а нам почему не говорил?» Я ответил, что хотел сделать сюприз.
Сюрпризы
Потом я пошел в армию. Ребята подарили мне две книги, я попросил маму, чтобы принесла их на церемонию присяги. На службе времени почти не бывает, особенно в прифронтовой зоне, но я все равно умудрялся понемножку читать. Однажды в нашу часть пришла комиссия, казарму обыскали, забрали у меня книги. Я очень расстроился — это же подарок.
Дома знали, что в марте у меня будет отпуск, но ждали меня только после 10-го. На свой день рождения я уже был дома — опять сделал сюрприз родным. Они ужасно обрадовались. Жаль, что не мог остаться с ними надолго. Нужно было ехать в академию — кое-какие дела с документами — и, кроме того, у меня там осталась неоконченная работа, о которой я все время помнил, пока был в армии. Так что большую часть отпуска я провел в Баку.
Когда я возвращался в часть, мама напекла для меня сладостей, столько, чтобы хватило на целый взвод. Я уехал 15 марта. Когда прощался с отцом, почему-то процитировал Кочеткова: «И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг». Отец так и застыл, а мама очень разнервничалась: «Что ты такое говоришь?»
Мама вообще очень суеверная. Оказывается, год назад, когда я еще был на четвертом курсе, она видела сон, что меня застрелили, и очень горевала по этому поводу, мол, ее сны часто сбываются. Она об этом рассказала только сестре. Уходя, я постарался успокоить ее: «Просто красивые стихи, никакого скрытого смысла тут нет, не выдумывай».
Еще раз я говорил с ними 29 марта, когда звонил, чтобы поблагодарить за вкусное печеное. Сказал, чтобы не беспокоились, все хорошо, служба как служба. В тот день я еще поговорил с Замиком, а с тетей и с Сабишкой уже не получилось.
В армии я больше всех дружил с Мушвигом. Мы с ним переписывались, когда попадали на разные позиции. В последнее время на фронте чувствовалось какое-то напряжение. Все силы подтянули на передние позиции. Отвечая на письмо Мушвига 1-го апреля, я попросил его быть осторожным.
Тем же вечером мы получили приказ наступать. Начался бой, невозможно было голову поднять, пули дождем сыпались на нас. Последнее, что я видел — как командир роты, Хасрат Алмазов, встал на ноги и закричал «Вперед!», и мы пошли в атаку.
Эта статья, посвященная памяти Самира Качаева, погибшего в апреле 2016 года во время «четырехдневной войны» и награжденного посмертно «медалью за отвагу», подготовлена на основе воспоминаний его матери Амины Качаевой, отца Зияддина Качаева, одноклассников Абида и Садига, одногруппников Замика и Анара.
