«Когда прессовали журналистов на российском ТВ, вы молчали. Теперь некому поддержать вас»
фото: Влад Докшин, «Новая газета»
Год назад российские водители большегрузных грузовиков впервые попытались протестовать против политики правительства. Протест вызвало решение ввести плату за проезд по федеральным трассам для машин весом свыше 12 тонн. Несколько сотен водителей попытались организовать «марш дальнобойщиков на Москву» для того, чтобы рассказать властям о своем бедственном положении.
Тогда ничего не получилось. Акция не стала массовой. Ее участников запугали, и они разъехались по домам.
Прошел год, и как выяснилось в конце марта, водители-дальнобойщики не потеряли это время зря. Как утверждает один из лидеров протестующих Андрей Бажутин, на этот раз в забастовке по всей России участвуют около миллиона водителей грузовых машин.
Наиболее массовым и решительным протест оказался на Северном Кавказе. Бастуют водители Дагестана, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии, Северной Осетии.
В 2016-ом я в числе многих других москвичей привозил в подмосковные Химки воду и солярку для бастующих водителей, много разговаривал с ними. И вот только что, в апреле в 2017-го, удалось побывать в североосетинском селе Карджин, где встали лагерем 100 с лишним местных водителей грузовиков. Поговорили.
Что изменилось за этот год?
Экономические требования остались прежние. Водители грузовиков считают несправедливым тройное налогообложение: акциз, заложенный в цену на топливо (около $0.6 за литр дизельного топлива), ежегодный транспортный налог (около $200), а теперь еще и плата за проезд по федеральным трассам (более $0.05 за километр).
Особое возмущение вызывает то, что за проезд по трассам деньги собирает не государственная, а частная структура, принадлежащая Аркадию Ротенбергу, близкому другу президента России Путина.
И это новость номер один — наивная убежденность в том, что президент Путин просто не знает, что происходит в стране, и надо просто рассказать ему всю правду. Этой наивности больше нет.
Новость номер два – они поняли, что с ними будут считаться, только если они будут держаться солидарно.
И они держатся, поддерживая непосредственную связь с Дагестаном, Кабардой и Ингушетией и внимательно следя в интернете за тем, что происходит в Уфе, Питере, Москве и Воронеже.
И да, надо слышать, какими словами дальнобойщики провожают своих коллег, которые не поддержали стачку и проносятся мимо по трассе. «Крысы!» — это самое мягкое из того, что можно услышать.
Уже есть случаи (не в Осетии, но в России), когда штрейкбрехерам разбивали лобовые стекла и жгли машины.
Грузовики с иностранными номерами – грузинскими, азербайджанскими, белорусскими, украинскими – не вызывают таких сильных чувств. Но на всякий случай они передвигаются колоннами в сопровождении полицейских машин.
В-третьих, дальнобойщики стали намного жестче. Если год назад они с радостью разговаривали с любым, кто к ним подходил, то теперь стали намного подозрительнее, опасаясь провокаторов.
Мне, например, был устроен целый допрос – кто, откуда, зачем? Апофеозом стал вопрос, знаю ли я английский язык. Знаю, говорю, немного. На это последовал следующий вопрос, но не английском, а на осетинском. Вы, интересуюсь, какого шпиона во мне видите – полицейского или американского? Расхохотались, наконец, позвали шашлык есть.
И четвертое, последнее по счету, но не по важности, обстоятельство. Бастующие водители стали понимать, что такое социальная солидарность.
Что такое, спрашивают, почему ни один телевизионный канал про нас не рассказывает? А некому, отвечаю, рассказать. Всех, кто мог бы и захотел бы вас поддержать, давно выгнали и с телевидения, и из газет. С другой стороны — когда их выгоняли, вы их поддержали хоть как-то? Ведь нет же? Глаза опускают: да, говорят, теперь понимаем.
Но самое важное состоит в том, что бастующие уже заставили с собой считаться. Полиция и другие силовые ведомства стараются держаться от них на расстоянии.
К осетинским, например, приезжал на переговоры глава Северной Осетии Битаров. Что предлагал? Да так, говорят, уговаривал созвать круглый стол, на Москву еще жаловался – это, мол, все они, я здесь бессилен… короче, хвостом вилял. А вы? А мы, говорят, решили стоять до конца.
