Годовщина войны. Как менялись цели «СВО» и риторика российского руководства от «защиты» к экспансии
Годовщина войны в Украине
Публикация подготовлена медиа-партнером JAMnews Новости Донбаса
24 февраля 2025 года исполнилось три года с начала полномасштабного вторжения России в Украину. Эта дата навсегда изменила не только судьбу двух стран, но и весь мировой порядок, который формировался десятилетиями после Второй мировой войны.
Однако первые ракеты, попавшие в украинские города морозным утром 2022 года, были не внезапной вспышкой агрессии, а кульминацией длительного процесса трансформации российской государственной политики и идеологии.
За эти годы мы увидели, как стремительно менялась риторика Кремля. Сначала это была «защита русскоязычных граждан», затем — «денацификация», а затем — откровенные заявления о территориальных претензиях.
Эта эволюция нарративов отражает не просто реакцию на военные неудачи, а постепенное раскрытие истинных намерений Кремля. Подобно тому, как землетрясение является следствием многолетнего накопления тектонического напряжения, российская агрессия вызревала в течение десятилетий.
Анализ трансформации официальной позиции Москвы важен не только для понимания истоков конфликта, но и для прогнозирования ее дальнейших действий. Чтобы понять истинные цели России, важно проследить, как эволюционировали заявления ее руководства.
Это не просто смена слов или лозунгов. Изменение официальных позиций отражает постепенный переход от завуалированной дипломатии к открытому выражению давно сформированных геополитических планов.
Предпосылки войны: от Бухареста до февраля 2022 года
Бухарестский саммит НАТО в апреле 2008 года стал переломным моментом в отношениях Украины, Альянса и России. Украина получила обещание будущего членства, однако без конкретного плана действий, ведь Запад, под давлением Москвы и из-за внутренних разногласий, оставил этот вопрос открытым.
Именно на этом саммите Владимир Путин четко заявил, что вступление Украины в НАТО неприемлемо для Кремля, назвав страну «сложным государственным образованием» и непреднамеренно подчеркнув территориальные претензии, в частности по Крыму.
Это стало одним из первых публичных сигналов будущей агрессии.
Путин в Бухаресте на саммите в 2008 году. Фото: TASS
Дипломатия отрицаний: последние месяцы перед войной
Последующие годы стали периодом постепенной эскалации. От экономического давления через газовые войны Россия перешла к политическому вмешательству, а затем — к прямой военной агрессии.
Как показало время, это была не спонтанная реакция на события, а тщательно спланированная стратегия.
Особенно показательной стала программная статья Владимира Путина «Об историческом единстве россиян и украинцев», опубликованная летом 2021 года. В ней впервые на самом высоком уровне было открыто отрицание права Украины на государственность, что фактически стало идеологическим обоснованием будущей полномасштабной агрессии.
Этот документ стал своеобразным манифестом, который окончательно закрепил переход от риторики «братских народов» к откровенному имперскому реваншизму.
Это уже было не просто заявление о сферах влияния — это была декларация намерения полностью переписать постсоветскую реальность, перечеркнуть суверенитет целого независимого государства.
В декабре 2021 года ситуация приобретала угрожающие очертания. Спутниковые снимки уже фиксировали масштабное наращивание российских войск у украинских границ, а иностранные разведки сообщали о подготовке к возможному вторжению.
Министр иностранных дел Сергей Лавров неустанно подчеркивал «рутинность» военных учений и обвинял Запад в создании искусственной истерии, заявляя: «Россия имеет право перемещать войска по своей территории. Мы никому не угрожаем».
За неделю до вторжения постоянный представитель России при ООН, Василий Небензя, даже иронично спрашивал: «Можем ли мы назвать конкретную дату этого вторжения?». Такие заявления выглядели как попытка минимизировать приближение катастрофы и создать иллюзию контролируемости ситуации.
Не менее убедительным было заявление Путина на встрече с Эммануэлем Макроном 7 февраля 2022 года, когда он уверял, что Россия стремится найти дипломатическое решение кризиса.
На протяжении всего этого периода главный представитель Кремля, Дмитрий Песков, повторял: «Россия никого не собирается атаковать», хотя уже 21 февраля Путин объявил о «независимости ДНР и ЛНР», позиционируя Украину как неотъемлемую часть российской истории.
Этот период дипломатических возражений создавал впечатление, будто угроза была гипотетической, хотя реальные сигналы приближения кризиса росли с каждым днем.
Вместо открытой дискуссии Кремль выбирал путь отказа от реальности, что в итоге привело к дальнейшим агрессивным шагам.
Открытая агрессия России против Украины
24 февраля 2022 года мир проснулся в новой реальности. В предрассветном обращении Владимир Путин начертил идеологический фундамент так называемой «специальной военной операции» против Украины.
Официальная риторика Кремля базировалась на трех ключевых нарративах. «Защита Донбасса от геноцида» — восемь лет эта мантра звучала в российских медиа, но сам характер наступления (одновременно на Киев, Харьков, Херсон и Запорожье) красноречиво свидетельствовал о ее второстепенности в реальных стратегических планах.
«Денацификация» стала кульминацией многолетней пропаганды, методично демонизировавшей украинцев. Российские медиа последовательно формировали образ Украины как «государства под контролем нацистской хунты». Особый акцент делался на полк «Азов» — удобный символ для пропагандистской машины.
Лавров в первые недели войны постоянно говорил об «освобождении Украины от нацистской идеологии», искусственно отождествляя украинский патриотизм с нацизмом.
«Демилитаризация» — относительно свежий термин в кремлевском лексиконе, который отражал настоящую цель: лишить Украину способности защищаться. Песков объяснял эту концепцию как «нейтрализацию военного потенциала», наращенного, мол, при поддержке Запада.
Кремль развернул масштабную психологическую операцию против украинских военных. Путин настаивал, что боевые действия ведутся не против регулярной армии, а против националистических формирований, которые используют солдат ВСУ как «живой щит».
В своем обращении он цинично призвал военнослужащих ВСУ: «Берите власть в свои руки! Нам будет легче договориться с вами, чем с бандой наркоманов и неонацистов, которая засела в Киеве».
Официальные цели колебались от минимальных — «освобождение» Донецкой и Луганской областей — до максимальных: фактической смены политического режима в Украине. При этом Кремль категорически отрицал намерения оккупации, прикрывая агрессию риторикой о «вынужденных шагах».
Реальные планы быстро стали очевидными.
Москва рассчитывала на блицкриг — быстрый крах украинской государственности за несколько дней, подобно оккупации Чехословакии 1968 года или крымскому сценарию 2014-го: минимальное сопротивление, незначительные потери и поддержка части местного населения.
Но история распорядилась иначе. Украинское сопротивление оказалось значительно мощнее, чем ожидал Кремль. Героическая оборона Киева, Харькова и других городов разрушила российский сценарий блицкрига.
Полная неготовность российской армии к затяжной кампании и мощная международная поддержка Украины заставили российское руководство корректировать свою риторику.
Уже через несколько недель после начала полномасштабного вторжения термины «демилитаризация» и «денацификация» начали исчезать из официальных заявлений.
Иллюстрация ИИ
На смену начальной нарративной конструкции пришли более ограниченные и прагматичные формулировки. В заявлениях Сергея Шойгу от 1 марта появился новый тезис о «защите Российской Федерации от военной угрозы, создаваемой странами Запада».
Это свидетельствовало о смещении акцентов с «освобождения братского народа» на противостояние с Западом.
Столкнувшись с реальностью затяжной войны, российское руководство было вынуждено отказаться от первоначальных амбициозных заявлений и перейти к более осторожным формулировкам, что стало прелюдией к значительным изменениям в риторике весной 2022 года.
Весна 2022: коррекция целей после неудач и Стамбульские переговоры
К концу марта 2022 года, когда первоначальный план молниеносного наступления так и не принес ожидаемых результатов, Кремль вынужден был пересмотреть свои стратегии. Начальник Главного оперативного управления Генштаба, Сергей Рудской, публично признал неудачу первого этапа операции и заявил, что основной целью стало оказание поддержки «народам» «ДНР» и «ЛНР».
Этот шаг сопровождался разделением операции на отдельные этапы, что имело как стратегическое, так и риторическое значение. Изменение формулировок позволило Кремлю не только адаптироваться к новым реалиям, но и переквалифицировать свои публичные заявления, чтобы смягчить остроту критики.
Переговоры в Стамбуле 29 марта стали переломным моментом. Владимир Мединский, возглавив делегацию, впервые предложил рассмотреть варианты деэскалации на направлениях Киев и Чернигов, а заместитель министра обороны Александр Фомин подтвердил решение о сокращении военной активности на этих фронтах.
Военное присутствие под Киевом, Харьковом и Черниговом было переосмыслено как тактический ход для сковывания сил противника и препятствования усилению группировки на Донбассе.
Такая интерпретация событий была призвана скрыть реальный провал плана молниеносного захвата столицы Украины.
Эти шаги позволили Кремлю подать неудачи как часть предварительно спланированной стратегии, где каждый этап операции был обоснованным и ожидаемым. Таким образом, риторические коррективы стали попыткой сохранить внутреннюю стабильность и легитимность перед лицом растущих вызовов на поле боя.
Однако этот маневр вызвал острое недовольство среди российских «ястребов». Громче всех об этом заявил Рамзан Кадыров, который в своем телеграм-канале выразил решительный протест: «Надо зайти в Киев и забрать Киев«.
Это публичное несогласие с официальной позицией Кремля демонстрировало внутренние разногласия российской элиты относительно стратегии ведения войны.
С одной стороны, дипломатический корпус стремился найти пути снижения международного давления через переговорный процесс.
С другой — силовики и региональные лидеры, как Кадыров, отстаивали продолжение агрессивной политики.
Лето-осень 2022: от «защиты Донбасса» к открытой территориальной экспансии
Летом 2022 года, на фоне изменений в военной ситуации, риторика Кремля претерпела очередную трансформацию. Отказавшись от первоначальных целей «денацификации» и «демилитаризации» всей Украины, российское руководство переключило внимание на дискурс «освобождения Донбасса».
Однако, как показали дальнейшие заявления, этот нарратив быстро расширился и приобрел новые, открытые формулировки.
В июне 2022 года министр иностранных дел Сергей Лавров впервые открыто заявил о территориальных амбициях России, подчеркнув: «Это не только ДНР и ЛНР, но и Херсонская, Запорожская области и ряд других территорий». Это заявление стало первым сигналом о том, что истинные цели Кремля выходят далеко за рамки предварительной защиты русскоязычного населения Донбасса.
Параллельно с этим, власти оккупированных территорий активно готовили правовую базу для дальнейшего присоединения к России. Например, в июле 2022 года руководители оккупационных администраций Запорожской и Херсонской областей объявили о создании «избирательных комиссий» для проведения референдумов.
Этот шаг получил дополнительное подтверждение в августе 2022 года, когда Сергей Кириенко, первый заместитель главы Администрации президента РФ, лично посетил оккупированные территории и заявил: «Референдум — это не просто шаг, а шаг вперед».
Подготовка к так называемым референдумам сопровождалась усилением нарратива об исторической принадлежности южных регионов Украины к России, что свидетельствовало об отходе от завуалированных заявлений в пользу открытых территориальных претензий.
Этот этап стал ярким свидетельством изменения стратегии, когда предыдущие аргументы о защите русскоязычного населения уступили место амбициям, направленным на создание новых геополитических реалий.
Завершение 2022 года ознаменовалось окончательным переходом от наступательной риторики быстрой победы к оборонительной риторике долгого противостояния. Кремль провозгласил мобилизацию, аннексировал территории, которые не смог полностью контролировать, и сменил нарратив с «освобождения братского народа» на «экзистенциальную борьбу с коллективным Западом».
2023: стратегия истощения и милитаризация нарратива
Если 2022 год был обозначен хаотичными попытками адаптации нарратива к военным неудачам, то 2023 стал годом целенаправленной трансформации общественного сознания россиян для подготовки к длительной войне на истощение.
Отказавшись от риторики «защиты Донбасса», российское руководство переквалифицировало конфликт как «экзистенциальную борьбу за выживание российского государства и цивилизации». В своем ежегодном послании Федеральному Собранию 21 февраля Путин заявил:
«Они хотят нанести нам стратегическое поражение и дотянуться до наших ядерных объектов… Но они должны понимать, что мы не можем позволить им это сделать». Это заявление, дополненное регулярными намеками на применение ядерных средств, свидетельствовало об отходе от дипломатии в пользу решительной конфронтации с Западом.
Лето принесло новые вызовы: активное контрнаступление ВСУ и внутренние противоречия, среди которых мятеж «Вагнера». Первый случай, когда Путин публично использовал термины «вооруженный мятеж» и «измена», стал ярким сигналом о смене тональности государственного дискурса.
К осени 2023 года, сталкиваясь с неудачами на поле боя, Кремль окончательно отказался от предыдущих нарративов, выбирая рамки глобального исторического противостояния с Западом и стремление построить новый мировой порядок.
Наряду с изменением риторики возросло внимание к мобилизации экономических ресурсов. Министр обороны Шойгу поручал активизировать производство на оборонных предприятиях, что стало частью стратегии подготовки к длительной войне на истощение.
К концу 2023 года термин «специальная военная операция» почти исчез из официальных выступлений, уступив место формулировкам о «противостоянии с Западом» и «защите национальных интересов».
За два года риторика российских чиновников эволюционировала от «защиты русскоязычных граждан» до откровенных имперских амбиций. Изменение нарратива в 2023 году отражало фундаментальную трансформацию самовосприятия российской власти.
От вынужденной «защитной операции» с ограниченными целями война превратилась в идеологическую и цивилизационную борьбу с глобальными амбициями.
Это создало почву для окончательного оформления доктрины «нового мирового порядка», которая стала доминировать в российской риторике в 2024 году.
2024: от региональной войны к амбициям «нового мирового порядка»
Начало 2024 года продемонстрировало дальнейшее углубление трансформации кремлевского нарратива. Война против Украины начала подаваться как часть «борьбы за справедливый мировой порядок», в котором Россия противостоит не только Киеву, но и Западу в целом.
18 января 2024 года Сергей Лавров прямо заявил: «Мы боремся не просто за территории, а за справедливый мировой порядок, где нет места неонацистской идеологии и гегемонии одного государства».
Это стало еще одним шагом в изменении кремлевского дискурса: война больше не трактовалась как локальный конфликт, а подавалась как цивилизационное противостояние.
Заметно усилилась категоричность риторики относительно переговорного процесса. Пресс-секретарь Кремля Дмитрий Песков еще решительнее отверг возможность возвращения к мирным переговорам на основе территориальной целостности Украины:
«Мы не рассматриваем никаких предложений, которые не учитывают новые территориальные реалии. Этот вопрос закрыт». Указанная риторика была подкреплена словами Путина о возможной необходимости «создать зону безопасности, преодолеть которую будет достаточно сложно», особенно в отношении Харьковской области.
Такие высказывания продолжили легитимизацию территориальных претензий под видом с?оображений безопасности.
29 февраля 2024 года в своем ежегодном послании Федеральному Собранию Путин сформулировал обновленную концепцию «русского мира» как альтернативу западному порядку: «Мы стремимся построить не просто справедливый мир для России, а совершенно новую систему международных отношений, основанную на традиционных ценностях и многополярности».
Параллельно происходила более глубокая милитаризация экономики. В конце весны на итоговой коллегии Минобороны России было объявлено, что доля военных расходов в ВВП возрастет до 6,3% — рекордного уровня, что сигнализировало о подготовке к длительному геополитическому противостоянию, выходящему далеко за пределы конфликта с Украиной.
Иллюстрация ИИ
Выводы
Анализ эволюции официального нарратива Кремля в течение 2022-2024 годов демонстрирует четкую траекторию: от ограниченной «специальной военной операции» до неприкрытых имперских амбиций глобального масштаба.
Эта трансформация в основном была реактивной адаптацией к военным неудачам и геополитическим реалиям, а не воплощением заранее разработанной стратегии. Официальная версия Кремля о последовательном плане контрастирует с фактическими изменениями в риторике.
Постоянное переформулирование целей — от «защиты Донбасса» до «экзистенциальной борьбы с коллективным Западом» и наконец до «построения нового мирового порядка» — свидетельствует о попытках компенсировать отсутствие решающих военных успехов.
Показательна эволюция терминологии относительно целей войны. Первоначальные формулировки о «демилитаризации» и «денацификации» постепенно расширялись, включая все больше территориальных претензий.
После аннексии четырех областей риторика сместилась к защите российских территорий, а затем трансформировалась в концепцию санитарной границы и буферной зоны. Эта постепенная эскалация свидетельствует о ситуативном подходе, а не о воплощении единого стратегического видения.
Для жителей временно оккупированных территорий последствия этой эволюции нарратива уже проявляются в повседневной жизни. Первоначальные обещания о защите и восстановлении нормальной жизни заменились форсированной русификацией, ликвидацией украинских культурных и образовательных учреждений, преследованием несогласных.
Местное население оказалось в роли заложников имперских амбиций, где их идентичность, язык и культура стали объектами целенаправленного уничтожения. Для остальной Украины эта эволюция риторики имеет практические последствия для безопасности и будущего государственности.
Смещение фокуса кремлевского нарратива к глобальным амбициям «нового мирового порядка» означает, что никакие территориальные уступки не удовлетворят настоящих целей российского руководства.
Частичные компромиссы лишь создадут плацдарм для дальнейшей агрессии, поскольку конечной целью остается не конкретная территория, а отрицание самого права Украины на суверенное существование.
В случае гипотетических прямых договоренностей между администрацией Трампа и Путина в 2025 году последствия для Украины могут быть катастрофическими. Любое соглашение, фиксирующее нынешние линии оккупации или создающее нейтральные зоны, лишь легитимизирует российские завоевания и создаст нестабильный статус-кво.
Исторический опыт замороженных конфликтов на постсоветском пространстве демонстрирует, что такие мирные соглашения не решают фундаментальных противоречий, а лишь консервируют их до следующей фазы эскалации.
Эволюция кремлевской риторики показывает, что Россия рассматривает войну против Украины не как изолированный конфликт, а как первый этап глобальной геополитической трансформации.
В этом контексте любые договоренности, не учитывающие экзистенциальную природу угрозы для украинской государственности, создадут лишь иллюзию мира, за которой будет скрываться подготовка к новому, еще более масштабному этапу экспансии.
Для украинского общества понимание этой эволюции кремлевского нарратива имеет стратегическое значение для национального единства и сопротивляемости.
Осознание того, что речь идет не об ограниченном территориальном конфликте, а о самом праве на существование независимой Украины, создает основу для консолидированного сопротивления попыткам разделить украинское общество по региональным, языковым или культурным признакам.
Если начальная «ограниченная операция» за три года переросла в амбиции переформатирования всего мирового порядка, то можно ли серьезно рассматривать любые заверения Кремля о гарантиях безопасности и мирном сосуществовании как нечто большее, чем тактическую паузу перед следующим актом агрессии?
Автор: Дмитрий Белик
exchange
