Быть журналистом в Азербайджане: история задержания Ульвии Али, репортера "Голоса Америки"
Как была арестована в Азербайджане Ульвия Али
«Я хочу, чтобы все знали, что за одни сутки я дважды получала угрозу изнасилования от азербайджанской полиции»
Эта статья посвящена письму журналистки Ульвии Али, арестованной в рамках «дела Meydan TV». Ее рассказ — это не только история задержания и оговора. Это портрет того, с какими репрессиями и насилием сталкиваются независимые медиа в Азербайджане.
Ульвия Али (Гулиева) была задержана с применением насилия в ночь на 7 мая сотрудниками главного управления полиции Баку в рамках «дела Meydan TV». В ее доме был проведен обыск. В тот же день Хатаинский районный суд избрал в ее отношении меру пресечения в виде ареста сроком на 1 месяц и 29 дней.
6 декабря 2024 года по этому делу были задержаны сотрудники Meydan TV — Рамин Деко (Джабраилзаде), Айнур Гянбарова (Эльгюнеш), Айсель Умудова, Айтак Ахмедова (Тапдык), Хаяла Агаева, Натиг Джавадлы. Им, как и Ульвии, предъявлены обвинения по статье 206.3.2 уголовного кодекса — контрабанда, совершенная группой лиц по предварительному сговору. Все журналисты отрицают обвинение и утверждают, что арестованы за критические публикации в адрес властей.
Как пишет Ульвия в своем письме, арест произошел после того, как в один день она сняла на видео судебные процессы по делам Тофика Ягублу и Abzas Media.
Иногда того, что пережил один человек, бывает достаточно, чтобы понять, как работает целая система. Это именно такая история.
Мы публикуем письмо Ульвии Али в полном объеме.
Как меня задержали?
6 мая я снимала судебные процессы по делам Тофика Ягублу и Abzas Media, а затем поделилась информацией со своего профиля. После закрытия «Голоса Америки» я потеряла работу, но в своем профиле написала, что даже без официального места работы не прекращу журналистскую деятельность.
Все публикации в моем профиле я делала полностью на добровольной основе. А ведь государство, якобы, больше всего «беспокоится» о том, что кто-то получает финансирование с «западных кругов». Продолжая свою деятельность в таком формате, я полностью разрушала этот их аргумент и показывала, что дело вовсе не в деньгах.
Поздно вечером, около полуночи 6 мая, когда я заходила в подъезд своего дома, ко мне подошел человек. В тот день, после суда по делу Abzas Media, я зашла в кафе немного отдохнуть и заметила, что за мной наблюдают из окна — в гражданской одежде человек следил за мной с другой стороны улицы. Человек, который подошел ко мне у подъезда, спросил: «Улвия?»
Я уже поняла, что настала и моя очередь — пришли, чтобы задержать и меня.
Он протянул руку к моему телефону, и я без лишних слов отдала его. Меня посадили в машину, проверили, есть ли у меня часы на руке. Когда осматривали другие вещи в моей сумке, нашли мой старый телефон и ключи от дома.
Они потребовали пароли от телефона, я отказалась. Рядом со мной сидел крупного телосложения полицейский, напротив — следователь Алибала Гаджиев, за рулем был водитель, а рядом с ним — еще один полицейский.
Машина тронулась с места, я смотрела в окно, пытаясь понять, куда меня везут. Через 2-3 минуты кружения снова вернулись к моему дому. В подъезд зашли семеро полицейских, я и следователь.
Когда я подошла к двери, вставила ключ. Я обрадовалась — мой сосед по квартире был дома и запер дверь изнутри. Не теряя времени, я закричала: «Меня задержали, сообщи кому-нибудь!»
В этот момент тот самый крупный полицейский закрыл мне рот своей большой рукой. На мгновение мне показалось, что я задохнусь — его ладонь была настолько велика, что перекрыла и нос.
В дверь начали яростно стучать кулаками и пинать. Даже сосед снизу услышал шум и спросил: «Что случилось?» Ему ответили: «Зайди внутрь».
Через 1–2 минуты мой сосед открыл дверь. Все ворвались в квартиру. Мне показали постановление о проведении обыска. Было указано, что я задержана в качестве подозреваемой по делу «Айнур Гянбаровой и других».
Да, речь шла о нашумевшем деле Meydan TV, по которому меня задержали как подозреваемую.
Я прочитала постановление и снова улыбнулась. Потому что всем известно: с 2019 года я сотрудничала с Голосом Америки, а не с Meydan TV. Если по этому делу оболгали 10 человек, то я, 11-я, была оболгана вдвойне.
Да, большинство задержанных — мои друзья. Да, я протестовала против их несправедливого ареста. Если бы я действительно работала в Meydan TV, я сказала бы об этом с гордостью, а не отрицала бы!
Обыск и «операция по подбрасыванию денег»
Мы сначала прошли в гостиную. Полицейские, словно пчелы, разбрелись по всем комнатам. В гостиной из шкафа они изъяли флешку на 32 ГБ, диск с выпускного 11 класса, а также диск с записью моей медицинской операции.
В квартире находились семь полицейских, двое понятых, следователь, я и мой сосед.У меня две кошки, и от страха они забрались на шкаф. Я время от времени оборачивалась на них — было видно, насколько они в стрессе.
После гостиной мы прошли в спальню. Они переворачивали мои вещи вверх дном. Из моей комнаты забрали карту памяти от камеры, одну флешку и ноутбук. Также изъяли компьютер и телефон моего соседа, который никак не связан с политикой.
Остальные полицейские осматривали ванную и кухню. Спустя некоторое время мы зашли в третью комнату, где не было моих вещей — там остались вещи моей бывшей соседки. Там ничего не нашли.
Когда я высказала замечание по поводу обыска, один из понятых сказал по-русски: «Вы слишком капризничаете». Я ответила:
«Я вас в дом не приглашала, вы пришли в мой дом без разрешения и без приглашения, можете уходить!»
Потом мы снова вернулись в гостиную. Следователь Алибала Гаджиев начал заносить изъятые вещей в протокол. Меня удивило, что «неужели, в моем доме деньги не подкинули?!» Поэтому я с иронией сказала: «А деньги подкидывать не будете разве?»
Один из полицейских в штатском сразу же подскочил ко мне и сказал: «Где это мы деньги подкидывали?» Я ответила: «Я не вам говорю, я следователю задала вопрос.» Он сказал: «Сейчас подкину, увидите.» Я парировала: «Это самое лучшее, что вы умеете делать.»
Пока я, мой сосед, понятые и пятеро полицейских были в гостиной, двое полицейских — один в штатском, другой в форме — находились возле моей спальни. Я возразила следователю: «Что они там делают?» Следователь ответил: «Протокол уже оформлен, их присутствие в соседней комнате не имеет значения».
Но я снова возразила, и следователь их вызвал. Примерно через 10 минут оба пришли в гостиную. Один сразу вышел на балкон, чтобы покурить. Кому он там звонил, что говорил — я не знаю.
Во время составления протокола я заметила, что полицейский, который часто заходил и выходил из дома, кивнул следователю с другого конца комнаты. Вдруг полицейский лет 40-45, который почти не участвовал в обыске, сказал: «Мы не смотрели наверх шкафа в спальне».
Мне дали охрану — крупного полицейского, который повторял за мной каждое движение, как только я начинала шевелиться или поворачиваться, и был всегда наготове.
Мы снова зашли в спальню, они начали спускать вещи с верха шкафа. Из верхнего кармана моего чемодана, который я не открывала и даже не смотрела с 4 января этого года, вытащили сверток с деньгами, примерно толщиной с книгу Чехова «Шестая палата».
Мне протянули деньги и спросили: «Чьи это деньги?» Я не тронула их и громко засмеялась: «Вы лучше знаете, раз вы их подкинули».
Нет, это не я им напомнила о деньгах. Я знала, что они суетятся, чтобы подбросить деньги в дом.
Снова перешли в гостиную для оформления протокола. Тот полицейский сказал: «Видите, я же говорил подброшу». Я поаплодировала и сказала: «Ваше выступление мне понравилось».
В протоколе я отметила, что обыск в моем доме проходил без моего адвоката, дверь дома должна была быть закрыта, но полицейские постоянно туда-сюда ходили, деньги следователь пересчитывал без перчаток, крупный полицейский применял насилие, закрывая мне рот, и так далее.
Но насилие в отношении меня на этом не закончилось.
Еще один момент: для понятых расследование было неинтересным. Обыск шел в правой части дома, они находились в левой.
Но им это было настолько безразлично, что один подписал протокол еще до его окончания и ушел, другой сказал, что у него дома больной, и тоже ушел.
Так что остались только полицейские, я и мой сосед.
Для моих замечаний в протоколе выделили всего 4-5 строк, хотя обыск и изъятие проходили с такими грубыми нарушениями, что их нельзя уместить в несколько строк.
Моей соседке по квартире вообще не позволили делать записи. Нас обеих заставили подписать протокол обыска, хотя моей соседке даже не разрешили двигаться. В комнате, где находятся 11 человек, искать что-то нелогично, поэтому ее не пускали в спальню, и она не видел ничего из того, что изъяли.
Деньги, которые они положили и забрали (точное количество мы так и не смогли определить), соседка увидела только тогда, когда следователь пересчитывал их без перчаток.
Но мои записи в протокол не вошли, чтобы туда могли попасть и ее замечания.
Когда понятые уходили, полицейский, который подбрасывал деньги, сказал: «Спасибо, дорогая». Я так и не поняла, кого он имел в виду.
После окончания оформления протоколов я позвала своих кошек по имени. Они спустились с верха шкафа, я их поцеловала, обняла и накормила, очень плотно наполнила миску.
Потому что я уже знала, что домой больше не вернусь.
Подарок от меня полицейским
Мою соседку по квартире и меня отвезли в разных машинах в главное управление полиции города Баку. Я часто спрашивала про нее, потому что меня очень тревожило задержание человека, никак не связанного с политикой — настолько, что даже не замечала свое собственное задержание.
Когда мы приехали, меня и ее отвели в разные комнаты. В мою комнату вошли четыре полицейских в форме и один человек в гражданском. Кажется, его звали Гасан, он был в маске, через которую едва можно было разглядеть лицо.
Но это не имело значения — свой голос нравился этому худощавому человеку настолько, что он кричал на меня изо всех сил. Он сидел напротив меня за столом, уставившись мне в лицо, почти влезая в рот.
Он ударил по бутылке с водой на столе, и вода пролилась на меня и на стол. Он требовал пароли от моих телефонов и компьютера, я отказывалась их давать.
Обращаясь к другим полицейским, которые наблюдали, я сказала: «Уберите его от меня». Они спокойно просили дать пароли и обещали, что все будет нормально. Я продолжала отказываться.
В этот момент худощавый полицейский, которому нравился свой голос и который любил кричать на женщину, вышел из комнаты.
Человек в гражданском же наслаждался моментом, куря сигарету. Он сказал: «Давай пароли». Я спросила: «Кто вы?» Он ответил: «Работник жилищного комплекса. С тобой может случиться что-то, чего ты и представить не можешь, и мы его останавливать не будем».
Избиение
Потом снова пришел полицейский с громким голосом, и я дала другие пароли. Он стоял надо мной, наклонившись ко мне. Полицейский, который записывал пароли, вышел из комнаты, через 1-2 минуты вернулся и сказал, что пароли неправильные.
Худощавый полицейский, стоявший надо мной, начал бить меня кулаком по голове — каждый раз, когда я говорила «не знаю», он ударял по голове. Всего он ударил кулаком пять раз сзади, два раза — посередине головы. Два раза он ткнул меня пальцем в висок.
Увидев, что я не сдаюсь, полицейский, куривший с удовольствием, который представился «работником жилищного комплекса», встал, и двое полицейских с разных сторон стали дергать меня за волосы, рвать их в разные стороны.
Худощавый полицейский сказал: «Принесите электрошокер». Что-то принесли и положили на стол.
Когда я снова отказалась, худой полицейский сказал: «Я нарушу твою женскую честь». От этих слов у меня сердце ушло в пятки.
Мы давно видели и слышали, на что способен азербайджанский полицейский. Азербайджанская полиция фабрикует дела, избивает людей, совершает незаконные действия.
Оказывается, азербайджанская полиция может и озвучить вслух, что они будут клеветать и насиловать женщину.
В 2017 году у меня была микроаденома мозга. Опухоль была доброкачественной и располагалась рядом с гипофизом. После длительного лечения опухоль прошла, но я прохожу обследование каждый год для контроля. У меня есть многочисленные медицинские заключения, МРТ и другие анализы.
После ударов по голове у меня тупые боли в голове, а также тошнота и рвота.
При задержании оппозиционеров часто фиксировали их болезни. В одном из комментариев я читала, что кто-то написал: «Да что это такое, все эти оппозиционеры болеют чем-то».
Да, товарищи из полиции, не только оппозиционные люди, но и все болеют при плохом отношении.
На компьютере, который они забрали из моего дома, написано A.C.A.B (All Cops Are Bastards). Меня радует знание того, что каждый раз, когда он включал мой компьютер, эта надпись светилась ему прямо в лицо. Это самый точный ответ на все произошедшее.
Следователь Алибала: «Я не видел насилия»
Хотя это было не 40 разбойников (как в сказке), но пятеро были свидетелями всего этого.
Меня снова передали крупному полицейскому. Честно говоря, думала, что именно он проявит насилие, но он не вмешивался, вел себя со мной сравнительно более вежливо.
Меня привели в кабинет следователя Алибалы Гаджиева. Я сказала: «Ко мне применяли насилие». Он ответил: «Я этого не видел».
Я сказала ему о насилии не потому, что надеялась на помощь с его стороны. Что, он разве не в курсе происходящего? После угроз я лишь захотела посмотреть на его выражение лица.
Сами они очень хорошо знают, что у меня нет сотрудничества с Meydan TV, но поскольку нужны были «доказательства», которых у них не было, то применили насилие, чтобы вытащить у меня пароли.
Насколько я знаю, ни к одной из женщин, задержанных до меня, насилие ради паролей не применялось.
У них была цель сфабриковать «доказательства» против меня. Наверное, они бы зацепились даже за сообщения типа «Привет, как дела?».
Когда начали формальные процедуры, я потребовала прихода своего адвоката. Мне сказали, что уже поздно, есть только назначенный государством адвокат.
Я попросила позвонить адвокату Зибейде Садыговой, у меня был только ее номер. Она сказала, что для получения ордера адвокат сможет прийти только утром.
Я сообщила государственному адвокату о насилии, которое пережила. Он — адвокат по имени Севдияр Байрамов — ничего не ответил. Но я повторила, что нарушены мои процессуальные права, и я подверглась насилию.
Я также потребовала его записать, что мое задержание — политический заказ и связано с моей журналистской деятельностью.
Контрабанда: «Вы журналистка?»
Решение задержать меня как подозреваемую было вынесено 7 мая 2025 года. Но меня задержали 6 мая. Решение о задержании принял известный следователь Самир Исмаилов.
Я всегда помнил 6 мая как дату казни Дениза Гезмиша (лидера турецкого студенческого движения — прим. ред.). Теперь эта дата стала связана у меня в памяти и с собой.
После окончания формальностей меня отвезли во временное место содержания в Хатаиском районе Баку. Там спросили, по какой статье я арестована. Я ответила: «Контрабанда».
Человек спросил: «Вы журналистка что ли?» Я улыбнулась и ответила «Да!».
Другой парень, которого я не знаю, тоже спросила меня: «Вы журналистка?». Я сказала: «Да». Он сказал: «Я слышал ваш голос на Голосе Америки«.
Я ответила, что тоже слышала свой голос там. Но теперь я «рядом с другими на майдане (площади) и в тюрьме» (известный лозунг журналистов из Meydan TV — прим. ред.).
Но я обрадовалась, что мой голос, оказывается, дошел до самой глубины системы.
Всю ночь я не спала. Было уже около шести утра, и у меня закрывались глаза. После завершения процедуры регистрации меня поместили в камеру №6. Позже я узнала, что до меня в этой камере держали Айнур Эльгюнеш (главного редактора Meydan TV, находящуюся под арестом — ред.).
То, что я оказалась именно в шестой камере, я ассоциировала с произведением Чехова «Палата №6» и снова сама себе улыбнулась.
Заснуть было тяжело — боль в голове не давала покоя. К тому же была ужасная тошнота. До утра меня дважды вырвало. Не знаю, это было из-за ударов по голове или от отвратительности пережитого?
Утром ко мне пришел человек в гражданской одежде, представился как Самир, сказал, что он из МВД. С ним был еще кто-то. Попросили разблокировать телефон через Face ID.
Я снова отказалась и потребовала адвоката, но он, пренебрежительно махнув рукой, сказал: «Адвокат будет, включай Face ID». Я отвернулась, но он поднес телефон к моему лицу, и устройство разблокировалось. Он снова ушел, а я попыталась поспать.
Через полчаса он вернулся. Сказал: «Дай пароль от Telegram». Я снова отказалась и потребовала: «Отстаньте от меня, позовите адвоката». Он не позвал и снова начал угрожать: «Ты азербайджанская женщина, не строй из себя сумасшедшую. Не вынуждай меня говорить с тобой по-другому. Чтобы завтра, если встретимся на улице, могли спокойно поздороваться». И бросился на меня.
В Telegram все равно ничего не было — я в принципе не храню переписки. Поэтому не стала упираться и отдала пароль.
Но я хочу, чтобы все знали: за одни сутки я дважды получила угрозу изнасилования со стороны азербайджанской полиции!
Полицейский по имени Самир ушел, и примерно в два часа дня пришел мой адвокат — это означало, что я оставалась без адвоката в течение 14 часов.
Позже пришел следователь Алибала Гаджиев и в присутствии моего адвоката сообщил мне, что я привлекаюсь в качестве обвиняемой. Оттуда меня должны были доставить в суд.
Хатаинский районный суд окружен со всех сторон заборами — потому что они боятся, что наши лица попадут в медиа.
“Bella Ciao!”
Меня доставили из временного изолятора Хатаинского района в Хатаинский районный суд. В голове не было никакого заранее подготовленного лозунга — просто, когда мне надели наручники, он спонтанно пришел в голову.
Перед зданием суда я увидела свою маму, один из журналистов снимал происходящее. Я подняла руку и сказала: «На медиа надели наручники».
На самом деле в лозунге не было нужды — разве все и так не было у всех перед глазами?
В суде Алибала Гаджиев и государственный обвинитель потребовали применить в отношении меня меру пресечения в виде ареста сроком на 1 месяц и 29 дней. Когда я прочла их аргументы, мне стало смешно: якобы я могла бы покинуть страну или оказать влияние на других свидетелей.
По делу Meydan TV меня допрашивали в главном управлении полиции Баку 16 января, и тогда следователь Самир Исмайылов сообщил, что мне запрещено выезжать из страны.
За прошедшие после этого четыре месяца я десятки раз писала об этом запрете, давала интервью, подала в суд и 5 мая получила официальный отказ в отмене запрета.
Как же я могла покинуть страну? Если бы я совершила преступление, то за эти четыре месяца давно бы сбежала и скрылась. Но я была в стране и не раз говорила, что не собираюсь уезжать.
За четыре месяца я вполне могла бы оказать влияние на других свидетелей. Все это я озвучила в суде и добавила: «В стране уже арестованы 30 журналистов по той же статье, якобы у всех дома находят деньги. Я, как вменяемый человек, не посчитала бы нормальным хранить дома наличные. Следственные органы, видимо, считают, что я, как курица, 40 дней высиживала эти деньги, чтобы они размножились, как цыплята».
Судья Сюльхана Гаджиева, дочь шехида, которая подписала множество решений о мерах пресечения в отношении журналистов, оставила в силе запрет на выезд из страны. Разумеется, мои аргументы были ей неинтересны.
Я бы сказала, что суды уже превратились в нотариальные конторы, но даже это сравнение не подходит. Потому что даже нотариусы иногда дают отказ в заверении.
После окончания суда, когда я ожидала в зале, чтобы отправиться в Бакинский следственный изолятор, один из полицейских, который должен был меня сопровождать, смотрел Reels в телефоне. Из телефона доносились звуки разных видео.
Вдруг из одного из них зазвучала песня Bella Ciao. Я улыбнулась. Хоть я и была уставшей, моя любимая песня наполнила меня дофамином и серотонином. С тех пор, вспоминая суд, я все время напеваю ее:
O partigiano, portami via
O bella ciao, bella ciao, bella ciao, ciao, ciao
O partigiano, portami via
Che mi sento di morir
Занавес: Почему я была арестована?
Я думаю, все, кто следил за моей работой, подтвердят, что я взяла на себя бремя стать голосом репрессированной медиа в Азербайджане.
Все, кого угнетали, кто сталкивался с насилием и несправедливостью, начали обращаться ко мне после того, как были арестованы другие журналисты. Я старалась быть голосом всех.
Даже если у меня не было платформы для работы, я продолжала свою деятельность через свои страницы в Facebook и X. Я освещала проблемы всех политических заключенных, которых арестовали по сфабрикованным обвинениям.
Полицейский в гражданской одежде по имени Самир между делом сказал: «Когда объявили решение об отказе в домашнем аресте Тофика Ягублу, ты куда побежала? Мы смотрели записи с камер — ты так быстро бежала, я подумал, что упадешь».
Тогда я поняла, что Ахмед Маммедли, арестованный в тот же день по сфабрикованным обвинениям, тоже поплатился за то, что освещал суд по делу Тофика Ягублу.
А теперь и меня саму арестовали по двойному навету. Работать в медиа — не преступление. Но оклеветать и посадить за работу в медиа, где я даже не работала, — это уже двойная клевета.
Меня сделали Фаридом Мехрализаде и Хафизом Бабалы (обвинаяемые по делу Abzas Media — прим. ред.) по делу Meydan TV — как их, так и меня обвиняют в деятельности в медиа, где мы не числились. Это и есть способ заставить нас замолчать.
Я счастлива! Мое имя ассоциируется не с преступлением, а с образом независимого журналиста, который не молчит перед лицом несправедливости и стоит на стороне угнетенного народа.
Я горжусь собой! Потому что рядом со мной есть дорогие друзья, которые, как и я, не молчат перед лицом несправедливости — и этого достаточно, чтобы верить: в нашей стране еще есть люди, способные поднять голову.
К сожалению, после того как государство заставило замолчать медиа, у него не осталось терпения даже к тем, кто просто пишет о беззакониях на своих личных страницах.
Меня арестовали за то, что я подняла голос, чтобы не замолчать перед лицом убийства человека, — и я ни капли об этом не жалею. Потому что не собираюсь быть соучастницей физического уничтожения человека.
Я обрадовалась, когда узнала, что Тофиг Ягублу прекратил голодовку. А я была арестована за то, что придала этой теме огласку. Счастлива, что не промолчала перед лицом возможной смерти человека.
Я очень люблю музеи. Так что к аресту я отнеслась как к экскурсии в музей. Независимый журналист должен быть везде.
Меня арестовали, потому что в этой стране хотят стереть само понятие «журналист». Один мой друг в шутку говорил: «Если арестуют и тебя, то процесс, начавшийся еще в 1988 году, завершится».
Но на самом деле процесс начинается только сейчас, мои дорогие.
Только за своих кошек переживаю, но уверена, что о них тоже хорошо позаботятся.
Всем, кто поддержал, выражаю свою благодарность!
арест журналиста в Азербайджане
Новости в Азербайджане
