А есть ли статус-кво?
Вдоль линии соприкосновения царит гробовая тишина. Поле в паре сотен метров, вот уже 30 лет четко разделяющее армянских и азербайджанских военных, топит в себе любой намек на человеческую сторону этого противостояния.
В стекла бинокля удается разглядеть только верхнюю часть укреплений на той стороне. Любое неосторожное появление человеческого силуэта тут же становится объектом для прицела оружия.
Вряд ли скоро кто-то отдохнет
46-летний подполковник Мгер Саркисян не верит, что может быть иначе. Почти половину жизни он провел в траншеях, был среди тех, кто сразу после войны начал устанавливать здесь первые деревянные укрепления — тогда на это пошли шпалы разобранной главной железной дороги из Карабаха до Баку.
Позже земляные окопы затянули бетонными сооружениями. Сегодня Мгер отвечает за эти 25 километров паутины, которая тянется вдоль всей линии соприкосновения, или как ее здесь принято называть — «линии фронта».
Она начала образовываться после войны в Нагорном Карабахе в первой половине 1990-х годов. Тогда, кроме местных добровольцев, в боях принимали участие армии двух соседних новообразованных стран — Армении и Азербайджана, которые до этого входили в состав Советского Союза.
«Чтобы такой день настал, что мы здесь все пошли по домам отдыхать?» — улыбается подполковник, внимательно вглядываясь в мое замерзшее лицо — «ведь ты же шутишь?»
Его сослуживцы с трудом сдерживают смех.
«Да не будет этого никогда!» — уверенно бросает мой собеседник, махнув в воздухе рукой, чтобы показать, в каком направлении продолжение экскурсии по боевым укреплениям.
За все эти годы конфликта подполковник Саркисян перестал даже допускать мысль о том, что война когда-либо может прекратиться.
Траншейная дипломатия
За последние несколько недель военные позиции с обеих сторон испытали настоящее нашествие высоких гостей из столиц. Оба лидера — Армении и Азербайджана — предпочли совместным переговорам поездки в траншейные укрепления.
Облаченные в военную форму, Ильхам Алиев, а спустя пару недель и Серж Саргсян, отправились на линию фронта рассматривать позиции друг друга в бинокль. Международным посредникам так и не удалось уговорить двух лидеров, ответственных за судьбу региона, сесть за стол переговоров, чтобы обсудить их предложения.
После эскалации в апреле 2016 года возникла идея усилить миссию наблюдателей ОБСЕ, за счет чего может появиться надежда на снижение числа инцидентов и в целом накала в регионе. Обсуждение этой инициативы состоялось во время двух последних встреч президентов, однако окончательного согласия с их стороны получено так и не было.
Предлагалось увеличить число наблюдателей существующей миссии ОБСЕ, дать им возможность в любой отрезок времени посещать любую точку в конфликтной зоне, а также вести расследование инцидентов, если к ним с такой просьбой обратятся представители сторон.
Во время прошлых встреч и обсуждений никто не стал отказываться от такого предложения. Однако выдвинуто оно было на фоне многолетнего переговорного процесса, который перестал приносить какое-либо видимое продвижение вперед и, похоже, вовсе исчерпал себя.
Вопросы об освобождении оккупированных территорий или возвращении азербайджанских беженцев оставались без разрешения, так же, как и требование о признании государственности Нагорно-Карабахской республики.
Так что тут же вместе с предложением по увеличению миссии наблюдателей в воздухе повис вопрос — а что будет после того, как в регионе появится миссия наблюдателей?
Договориться о том, каким будет этот следующий шаг в мирном процессе, сторонам вновь не удалось.
Пока лидеры двух стран посещали траншеи, их министры находились в активной стадии дипломатической войны.
В начале декабря, выступая в Гамбурге на ежегодной встрече стран-членов ОБСЕ, азербайджанский министр иностранных дел обвинил армянскую сторону в преднамеренном затягивании переговорного процесса с целью сохранить так называемый статус-кво, чтобы не допустить возвращения Карабаха под прямой контроль Баку.
Одновременно Эльмар Мамедьяров четко очертил как он видит продолжение процесса:
· вывод армянской армии из Карабаха;
· восстановление транспортной инфраструктуры;
· начало процесса возвращения беженцев вместе с предоставлением региону гарантий безопасности.
Его армянский коллега ответил колкостью, назвав обвинения в свой адрес «ложью на тараканьих лапках».
По мнению Эдварда Налбандяна, Азербайджан рисует картину мирного урегулирования лишь с одной целью — чтобы убедить свое население и мировое сообщество, что война — это единственное средство, оставшееся в его арсенале.
Доверия к Баку, сказал Налбандян, нет ни у карабахцев, ни у жителей Армении, так как даже во время последней эскалации имели место издевательства, и армянским солдатам и местным пожилым людям отрезали конечности. Ответственность за это с азербайджанской стороны так никто и не понес.
После такой публичной ссоры министры разъехались по домам, так и не поставив точку в апрельском противостоянии.
«Почему вы все это не закончили?» или никому не нужный статус-кво
Через траншеи на линии фронта проходит уже третье поколение молодых ребят Карабаха. Военную службу обязан нести каждый местный юноша в течение двух лет, и отношение к этому здесь самое серьезное.
Для большинства траншейная служба — это главный, а, порой, и единственный институт, где они учатся основам жизни.
Для многих из них апрельская эскалация стала первым настоящим боевым крещением. За считанные часы на позиции приехали сотни местных мужчин. Каждому полагалось оружие и военная форма.
«Отец стоял плечом к плечу с сыном», — рассказывает мне подполковник Саркисян.
И такое столпотворение, говорит он, не вызвало беспорядка на позициях, так как каждый точно знал «что ему положено делать, и кто отдает приказы».
О таком боевом настрое приезжим рассказывают не без гордости. Но у этой истории есть и оборотная сторона.
«Почему вы это все в свое время не закончили?! Как вы могли нам это оставить!» — кричал племянник на нас с сестрой», — рассказывает мне ереванский исследователь о том, что творилось в его родных карабахских краях вскоре после апрельских событий.
«Это была оборотная сторона той войны. И нам нечего было ему ответить — в первые часы войны погибли три его товарища».
Для этого юноши, как и для многих местных жителей, апрельские события стали первым за долгие годы серьезным напоминанием о реальности угрозы войны.
За два десятилетия относительного мира, Карабах успел восстановиться и стал больше походить на функциональное, пусть и де факто государственное образование — которое в состоянии хотя бы на 40 процентов обеспечить собственный бюджет и намерено продолжить реформировать местные ветви власти.
Людям не просто есть на что жить, они сумели восстановить Степанакерт и села, начали думать о развитии бизнеса, необходимости получать образование за рубежом и о многом другом из списка того, что практически невозможно осуществить в условиях возвращения к военным условиям жизни.
Траншейная жизнь пусть и стала нормой местной жизни, но при этом допускала возможность мирного развития Карабаха. Война для местных — это где-то там на позициях, а все остальные продолжали жить и развиваться.
Одним из наиболее ярких примеров тому стала история с местным крупным фермером, который, не успев осознать, что началось реальное военное противостояние, стал уговаривать военное руководство не пропускать танки по его засеянным полям. Он все еще жил в мирном Карабахе, который в апреле 2016-го неожиданно превратился в место войны.
Но и жить с нерешенной проблемой здесь уже мало кто захочет. Подобно нынешним карабахским жителям, статус-кво неприемлем и для беженца из Агдама, именитого питерского академика азербайджанского происхождения, с которым мне довелось пообщаться:
«Это тянется уже столько лет, растут молодые люди, и они уже не просят — они требуют возвращения домой», — объясняет он мне логику поведения бакинского руководства.
Он, как и тысячи беженцев из Карабаха, имеет возможность наблюдать за развалинами своего дома лишь с помощью Google Maps. Мириться с таким положением вещей он не собирается.
Перерыв длиной в зиму
Весь год после апрельского противостояния с обеих сторон шла масштабная, по местным меркам, стройка. К прежним траншеям пристраивали новые ряды, более защищенные дороги и специальную технику наблюдения. Все делалось для того, чтобы в назначенный час с минимальными потерями выполнить поставленную задачу.
Лишь с наступлением холодов с позиций начали отводить тяжелую технику. Да и то на базы, выдвинуться с которых возможно в мгновения. Число ежедневных сообщений о перестрелках также стало заметно сокращаться. Так уж получилось, что зимние холода оказались самым эффективным миротворцем, но противостояние, как предсказывают местные военные, скорее всего, может «ожить» с наступлением весны.
На краю траншеи, внутри постройки с низкими потолками, стоит двухъярусная кровать. Одна из стен оклеена списками героев, погибших за годы противостояния. С противоположной стороны – знаки, обозначающие военнослужащих разного ранга в азербайджанской армии.
С верхнего яруса из-под черного покрывала улыбается заспанное лицо 18-летнего мальчишки, который незадолго до моего прихода вернулся с ночного патрулирования.
«А ты знаешь, что там творится?» – многозначительно показываю я пальцем в потолок, изображая самое большое начальство.
Он, продолжая улыбаться, отрицательно машет головой, вытягивая руку, чтобы принять от старшего по званию печенье.
Ни у кого из этих ребят нет мобильных телефонов и телевизора, так что о последних политических заявлениях и дипломатических баталиях они ничего не знают.
А если что-то серьезное и начнется, то, пожалуй, они будут первыми, кто об этом узнает. Ведь если и начнется — то в этих траншеях.
Мнения, высказанные в статье, передают терминологию и взгляды авторa и не обязательно отражают позицию редакции
Опубликовано: 27.12.2016
