Как собаки лечат травмированных украинских военных — самый теплый репортаж из Украины
Как собаки лечат украинских военных
В Центре реабилитации военных в Киевской области украинские военные проходят сеанс эмоциональной терапии со специально тренированными собаками, помогающими им социализироваться после месяцев на фронте. Собаки помогают людям учиться ходить заново и психологически вернуться в мирное состояние, когда их разум продолжает бродить по траншеям войны.
Журналисты украинского издания «Заборона» Анастасия Оприщенко и Даниил Леховицер провели целый день с первой полицейской собакой эмоциональной поддержки в Украине, ее напарниками и травмированными военными и написали об этом репортаж.
I
Автобус останавливается на крошечной, метров десять в диаметре, круговой дороге. В голове проносятся параллели из триллеров, в которых поезда или автобусы высаживают пассажиров в местах, где, казалось бы, не должно быть никакой человеческой инфраструктуры, — в дремучих лесах и уже несуществующих деревнях.
Я оглядываюсь по сторонам — здесь и правда никого нет, это конечная. Дальше, в глубине подлеска, виднеется крупный монолит желто-табачного цвета. Центр реабилитации для ветеранов при всей свойственной советской Украине соцреалистичности выглядит инородно. Мы переговариваемся с фотографом и оператором — всем кажется, что мы попали в бывшую Югославию: крупные, резанные, как по линейке, корпусы, бетонные лестницы, постройка, напоминающая приплюснутую силосную башню, заросшую плющом. Издалека может показаться, что это маленькое предприятие какого-то ремонтного завода. Только здесь ничего не производят, а пытаются починить людей.
II
На смотровой площадке второго этажа, опираясь на костыли и трости или сидя в колясках, переговариваются военные. Почти все они смотрят вниз, но то ли из-за наших камер, то ли почему-то еще спускаться не хотят. Внизу машут хвостами три собаки — именно из-за них на первом этаже собираются пациенты, и уже через полчаса помещение начинает напоминать маленький гудящий улей. Приходят даже те, кто стеснялся или не решался дольше всех.
«К-9» — надпись на темно-зеленых жилетах двух бельгийских овчарок. Это Ванда и Бентли — полицейские собаки по поиску пропавших людей. То, что они, как выражается их хозяйка, «одеты по форме», означает, что они проводят сеанс эмоциональной поддержки. Пока мы настраиваем технику, к одной из собак лбом к лбу прижимается мужчина в желто-синей спортивной куртке — сколько мы за ним ни наблюдали, он отказывался смотреть на сослуживцев. Чуть позже нам скажут, что эти собаки — вероятно, первые (и долгое время единственные) живые существа, с которыми могут контактировать вернувшиеся с фронта или травмированные военные.
Катерина Беляева — кинолог киевской полиции с неисчезающей улыбкой. Среди редко улыбающихся военных Катерина кажется генератором позитива: почти все наше интервью она умудряется отвечать на вопросы, следить за собаками и ненавязчиво приглашать военных подойти ближе к Ванде и Бентли. Канистерапия, рассказывает она, подразумевает инстинктивно очевидные вещи: собаки улучшают настроение, тактильный контакт с ними расслабляет. Они напоминают, что есть искренние существа, которые привязываются к нам независимо от обстоятельств. Но все это время во мне сидит вопрос — как собаки могут помочь людям, вернувшимся из траншейного ада, тем, кто часто не способен сказать несколько слов даже самым близким?
● Как люди и животные спасают друг друга
● Решит ли новый закон проблему бездомных собак в Грузии?
● Как сорвать «собачью свадьбу» и какая польза от бездомных собак — бродячие животные в Абхазии
Пожалуй, самый яркий пример из практики Катерины и ее помощников — вернувшийся с фронта и прикованный к коляске мужчина. Он лишился мобильности в очень юном возрасте и крайне агрессивно воспринимал любые предложения о помощи. Во время одного из групповых занятий по реабилитации и пет-терапии он обронил бутылку с водой — случай, из-за которого замер весь зал. Все нервно ожидали, что же случится дальше: предложить помощь означало нарваться на скандал, а оставить все незамеченным было слишком поздно. Инициативу проявила только одна из присутствующих — Ванда подняла бутылку зубами и поднесла ее к руке мужчины. Через 15 минут бутылка, уже намеренно, упала снова, через 10 минут — еще раз, пока это не превратилось в знакомый ему и собаке ритуал — первый сигнал о принятии помощи.
Когда я спрашиваю Катерину о том, какие качества делают из собаки полноправного участника канистерапии, она перечисляет с десяток условий, будто речь идет о поступлении в Лигу Плюща, — начиная от отсутствия клаустрофобии и боязни новых помещений и заканчивая устойчивой моторикой, которая позволит лапам не разъезжаться в помещениях со скользким покрытием. Еще один критерий — изобретательность и инициативность собаки. Именно эти качества демонстрирует Ванда, и речь здесь не только о бутылке воды; она сама догадалась, как стать собакой-поводырем. Не так давно в Центр реабилитации поступил контуженый военный. После сотрясения мозга он потерял ориентацию в пространстве и не может двигаться по прямой — своеобразным GPS для него стала Ванда, которая додумалась прикусывать рукав его бушлата. С тех пор бушлат стал чем-то вроде экипировки и местным добрым анекдотом: этим особенно жарким в Киеве летом военный все равно продолжал его надевать — и ради традиции, и для того, чтобы быть рядом с Вандой.
Пока мы говорим, зал наполняется военными — кто-то подходит к собакам на несколько минут, кто-то находится рядом уже полчаса. У одного из них нет руки, другой передвигается на каталке, третий опирается на трость. Не только они проходят реабилитацию — недавно ее проходила и рыжая беспородная Поля, наверное, самая любимая собака пациентов. Катерина и ее коллеги нашли Полю со сломанным позвоночником в небольшом селе. «После дорогостоящей операции ей нельзя было двигаться, — рассказывает Катерина. — Она нервничала, когда оставалась одна, и мы начали брать ее с собой повсюду. Поля заступала со мной на блокпост [в начале полномасштабной войны]. Поля заходила с нами в деоккупированные районы Киевской области — в том числе Бучу и Ирпень [где оказывала поддержку выжившим]».
Во многих отношениях Поля — первопроходец и рекордсменка; она не только самая популярная среди военных, но и стала первой в Украине полицейской собакой эмоциональной поддержки.
«А можно я Поле свой шеврон подарю?», — спрашивает один из военных как раз в тот момент, когда мне рассказывают о Полиных регалиях.
Он цепляет на ее жилет шеврон с понятным в военное время слоганом, полным черного юмора. Если попробовать его смягчить, там написано: «Кто, если не мы?». В каком-то смысле это относится и к самим собакам, выполняющим сложную, изматывающую работу.
III
Олег Татаренко — почти карикатурный одессит, одетый в сине-белую морфлотовскую тельняшку. Ему слегка за 50, и как коренной одессит он предсказуемо получил позывной «Одесса». Правой рукой он опирается на деревянную трость. Для рукопожатия я неосознанно подаю неудобную руку, и тут же, понимая свою глупость, опускаю. Он берет трость в другую руку, переносит вес и, шепча «ничего-ничего», протягивает ладонь в ответ. Одесса часто смотрит в глаза, но говорит со мной почти шепотом. Мне приходится наклоняться почти впритык, чтобы записать его на диктофон. Наше общение немного напоминает танец — после каждого вопроса он делает шаг в сторону, будто избегая контакта, и останавливается, только когда к нему подходят собаки.
Перед этим Катерина дает мне совет: животные, как она говорит, «заземляют» — лучше всего начинать разговор с военными с таких легких тем, как собаки. Это помогает: Одесса рассказывает, как до вторжения готовил служебных собак в дрессировочном центре «Титан», чуть позже — как брал в окопы бесприютных псов. Постепенно мы переходим к самой войне. Олег служит командиром подразделения 45-й штурмовой бригады, которая принимает участие в деоккупации Авдеевки и Бахмута. Воспоминания Олега нечеткие — они скачут зигзагом, перемешивая прошлое и будущее. У него три контузии. Последняя настолько сильная, что после нее мужчина попал в отделение нейрохирургии, где учился заново ходить. Реабилитация Олега, скорее всего, не завершится: как и многим сослуживцам, ему необходимо вернуться на фронт, чтобы провести ротацию с другими бойцами.
Пока мы разговариваем, к одной из собак подходит мужчина в шортах и футболке. Его правая рука ампутирована выше локтя. Он тянется к загривку собаки. Одесса видит это и быстро оживает.
«Мужчина, вы перед этим руки мыли?», — шутит он. Среди военных это разрешено: они часто шутят про травмы друг друга, но болезненно воспримут подобный подкол от гражданского.
Одесса обнимает мужчину и притягивает к себе. Это Андрей «Маг» Марков — тоже 45-я штурмовая, тоже командир подразделения. Одесса вынес Мага на себе во время тактического полуокружения. Олег целует мне руку и передает эстафету Магу, но видя, как тот смущается и тяжело идет на контакт, периодически возвращается, чтоб вставить в беседу какую-то байку. Марков старается не смотреть в глаза. Рассказывает разве что о том, как видел под Бахмутом кабана или как к нему в окоп попал козел, а в остальное время скроллит телефон и делает вид, что меня не замечает. Он расслабляется, когда гладит медно-рыжую шерсть Поли — наверное, этот тот случай, когда можно забыть о приевшейся журналистам максиме «разговори героя». Сейчас достаточно просто наблюдать.
IV
У Поли, Бентли и Ванды очень плотный график. Раз в неделю они приезжают в Центр реабилитации, но это не все: помимо службы в полиции, они оказывают эмоциональную поддержку, раз в неделю посещают клинику Института травматологии и ортопедии, клинику при Министерстве внутренних дел, а Ванда еще и участвует в сеансах с женщинами, пережившими сексуальное насилие во время оккупации севера Украины.
Катерина рассказывает, что в Украине множество профессионально натренированных собак и кинологов, которые вместе с психологами могли бы популяризовать канистерапию. Но тут же поправляется: в Украине нет нужной инфраструктуры — начиная от автомобилей для кинологов и их питомцев и заканчивая кормом и лечением для собак, — чтобы сделать канистерапию системной и поддерживаемой государством процедурой. Несмотря на большое количество подходящих собак, животных, которые могут приезжать к военным постоянно — меньшинство.
Именно поэтому Бентли, Ванда и Поля так заняты. Три-четыре посещения в неделю — это много для собак. «Собака — одновекторное создание, — объясняет Катерина. — Когда собака принимает участие в терапии, она сталкивается с множеством раздражителей: шум, большое количество людей, ее гладят с одной стороны, с другой. Но она может фокусироваться только на одной задаче, а из-за большого количества быстро устает».
Поэтому собакам необходимо постоянно проходить рекреационные курсы массажа, водной гимнастики, а также чаще обследоваться в ветклиниках. Катерина признается, что из-за большого количества военных и гражданских на реабилитации им с собаками приходится чем-то жертвовать: Поля, Бентли и Ванда работают в три-четыре раза больше, чем предписывает норма. Я еще раз смотрю на новый шеврон Поли — «Кто, если не мы?»
V
Если вбить в Google Scholar слово «канистерапия», поисковик выдаст 570 исследований на разных языках: «Канистерапия для нейроотличных детей», «Пет-терапия в работе с заключенными», «Канистерапия для ветеранов войны» или «…для пациентов с ментальными расстройствами». Главное, что объединяет все эти направления, — попытка сделать так, чтобы люди могли взаимодействовать с людьми. А так как способность договариваться — не самое сильное человеческое качество, здесь нужен посредник — собака.
Вечером после интервью Катерина присылает нам «Белую книгу» — четко протоколированный мануал о том, что такое, сжимайте пальцы, канистерапия, какие бывают виды взаимодействия с животными, каким стандартам должна соответствовать собака, как выглядят методы ухода за животными, какова процедура восстановления для кинологов и еще несколько подпунктов.
Чтобы прививать людям социализацию, канистерапия должна быть регламентированной процедурой. И если говорить строго, подчеркивает Катерина, то, что мы видим сейчас, — это сеанс эмоциональной поддержки, а не канистерапия. Канистерапия — комплиментарная процедура к классическим методам психологической помощи. Это значит, что во время терапии с животными должны присутствовать не только кинолог и собаки, но и психолог и, в идеале, посредник между ними, который понимает специфику как психологии, так и кинологии — он следит, чтобы ни одна дисциплина не перетянула на себя одеяло, а еще работает связующим звеном.
В американо-британском варианте канистерапия должна протоколироваться — например, записываться на видеокамеру. После этого запись отсмотрят все специалисты: на предмет реакции пациента, его микромимики, языка тела, прогрессии или регрессии социальной адаптации. То же самое верно и в отношении собак: кинологи наблюдают, как реагируют их питомцы. Это еще молодая дисциплина, которая только совершенствуется на уровне фидбека: что получает от собаки человек и что получает от человека собака.
Вместе с тем учреждение, где проходит терапия, должно иметь специальную инфраструктуру для перемещения кинолога и собак — этого особенно не хватает Катерине. Центр реабилитации, где мы находимся, не оснащен специальным зонированием, за которым могли бы уединятся собаки — например, Катерина и ее четверолапые напарники должны входить в помещение через специальный коридор, закрытый для других, и точно так же уходить через него. Это необходимо для того, чтобы минимизировать контакт собак с пациентами до и после терапии и максимально сохранить фокус животного во время самого сеанса. «Часто после сеанса мы выходим через главный вход, — говорит Катерина. — И парни [военные] просят поиграть с собакой — я не могу им отказать».
Не может она отказать и нам. После интервью мы записываем еще и видео. Катерина дает животным команду встать, но в перерывах между съемками они лежат у ее ног, видимо, почти полностью израсходовав свою батарейку. Мы снимаем последние кадры — они выходят из здания и идут к озеру в лесу, где собаки перестанут быть полицейскими, терапевтами и мини-центром эмоциональной поддержки. Там они будут плескаться в воде и ненадолго побудут просто собаками.
exchange
