«Задор не такой, как в 19, но четко понимаю, почему я здесь». История парня, который 10 лет воюет за Украину
10 лет войны в Украине
Материал Hromadske
Туман сгущается сразу же, когда заезжаем в Серебрянский лес. Вверху, над уцелевшими темно-зелеными ветвями сосен виднеется голубое небо, под ногами трещат сухие ветки и кора. Из-за тумана не видно горизонта, поэтому кажется, будто за ним скрывается что-то зловещее. Оно вот-вот нападет. В лесу не слышно ни птиц, ни зверей. Со всех сторон раздаются звуки выходов и прилетов. Уцелевшие деревья в Серебрянском лесу — редкость, в большинстве своем они погоревшие и голые.
В определенном месте бросаем машину и идем пешком к блиндажам, где расположены позиции опытного расчета. «Лес чудес: зашел с ногами, вышел без», — говорят «азовцы». Военный на позывной Яр шагает быстро — он наш проводник. Заходим в блиндаж. Здесь пахнет макаронами.
«Если бы мы знали, что у нас будут гости, сварили бы больше», — говорят нам ребята.
Но у нас нет времени на угощение.
«Айда дальше, — быстро отвечает Яр. — Казаки, будьте здоровы».
Оставляем бойца-новобранца — и дальше с Яром направляемся вглубь леса к другим позициям.
«Словно где-то на Запорожской Сечи»
С Яром мы знакомимся вскоре после его дня рождения. Для парня это шестой или седьмой день рождения на войне, он уже даже точно не вспоминает, какой.
«Мы собрались с товариществом, купили мяса и посидели в семейном кругу. Мне так нравится, это лучше, чем дома. Там приходят родственники — и начинается: «Что там, Игорь? Ты там ближе, наверное, лучше знаешь, когда оно закончится?»».
Яру — 28. Невысокий русый парень с бородой и зелеными глазами. Первое, что замечаем при знакомстве, — татуировка: большой трезубец на шее. Его Яру набил знакомый летом 2022-го. Татуировщик Паша Руденко после полномасштабного вторжения также присоединился к ВСУ: «Сейчас разваливает русаков FPV-дронами».
Для Яра трезубец — сакральный символ, который не может носить человек, безразличный к событиям в государстве.
Сам он неравнодушен с самого детства. И все из-за бабушки. Она осталась сиротой, потому что отца, как рассказывала, убили только за то, что он был украинцем. Об этих событиях и борьбе УПА внук много наслушался от нее. А также о людях, которым было безразлично. И тогда в голосе бабушки Игорь улавливал осуждение.
«Помню, что осуждал тогда этих людей: «Как так, пришла война, а они закрываются и ничего не делают?». А потом думал: «А что сделал бы я?»».
Все показал и определил Майдан. Тогда 17-летний Игорь вместе с товарищами ездил из родного Львова в Киев на Революцию достоинства. Пытался быть на самых важных событиях Майдана, в том числе и 18-20 февраля.
«Я знал, что мы должны быть там (на Майдане — ред.) именно сейчас. Уровень самоорганизации был очень высокий. Я это видел впервые в жизни, чувствовал, будто где-то на Запорожской Сечи, а вокруг меня единомышленники. Уже тогда понимал, что участвую в исторических событиях, и это место, возможно, сейчас самое важное на Земле», — рассказывает Яр.
Каждый год парень вспоминает события 2014-го, просматривает фото и ищет новые видео. Если есть возможность, старается приезжать на Майдан.
«Я помню момент, когда вся масса людей бежит по Институтской. Я мчусь со всеми. Перепрыгиваю школьную перевернутую парту так, что остается еще место. Такой сильный адреналин. Прячусь за баррикаду и только тогда понимаю, что происходит, почему все бегут: начинаются первые попадания в протестующих. Почти все укрылись, а мои товарищи остались на месте. Они поджигают шины, чтобы сделать дымовую завесу. Я сижу за баррикадой и думаю, что делать: «Буду равнодушным и убегу — или пойду помогать друзьям?». Это был переломный для меня момент», — вспоминает «азовец».
Тогда Яр взял у кого-то щит и побежал помогать товарищам. Началась еще большая стрельба. В метрах 15-20, говорит парень, уже были первые стрелки.
«Когда перебегал дорогу, мне казалось, что сейчас меня видят все. Это был стрессовый момент, заблокировавший много воспоминаний с того дня. После Майдана я понял, что не могу быть непричастен к важным общественно-политическим процессам, которые происходят в нашей стране», — говорит Яр.
Поэтому парень получил свою профессию строителя в колледже, а уже в 2015 году пошел служить артиллеристом в добровольческий батальон «Азов».
«Намного легче переживать страх здесь»
Мы садимся в машину и двигаемся к следующей точке, Яр за рулем. Проехать через болото иногда становится труднее. Бросаем машину и к месту назначения — на одну из позиций — идем пешком. Здесь Яр забирает бойца, которого отвезет на место дислокации расчета, где можно помыться и отдохнуть.
«Есть ли у тебя друзья-гражданские?», — спрашиваю Игоря.
«Друзей точно нет. Многие знакомые, с которыми я потерял контакт из-за того, что они не причастны к общественно-политической ситуации в стране. Мои лучшие друзья тоже на войне. Один товарищ в «Азове» — Игорь Галушко, с которым мы были вместе на Майдане в 2014-м. Ему везло еще с тех пор. У него был металлический щит, мы были на крайней баррикаде. Игорь выглядывал, где стоят «беркуты», потом мы увидели на его щите маленькое отверстие от пули. После Майдана он сразу пошел в АТО».
Гораздо легче, говорит Яр, переживать страх здесь, чем быть «на гражданке» и постоянно бояться: «Здесь ты знаешь уже, что тебя может ждать, в определенной степени ты с этим смирился. А там люди сидят и постоянно боятся, убегают, мне это трудно понять. Поэтому мне легче от того, что я здесь и меня это не тревожит».
События АТО/ООС Яр считает своеобразной «тренировочной площадкой» к происходящему сейчас.
«Очень хорошо, что полномасштабное вторжение не произошло в 2014-2015 годах. Мы были бы не готовы к этому. До 2022-го у нас было достаточно времени, чтобы пройти полигоны и обучение, освоить оружие, — говорит Яр. — Чтобы не было полномасштабной войны, я себе такого не представляю. Это нелогично».
«Были уверены, что не доживем до лета»
В «Азове» Игорь пробыл с 2015 по 2020 год, где служил в расчете 82 миномета. Тогда, говорит он, понял принцип работы советской артиллерии, что пригодилось в 2022-м. За эти пять лет Игорь служил в Павлополе, Марьинке, Широкино. Последний выезд в 2019 году на Светлодарскую дугу был для него самым тяжелым. Там он провел девять месяцев.
«Помню, мы копали блиндаж и обустраивали позицию очень близко к врагу, в 100-200 метрах», — говорит Яр.
Во время того выезда он потерял близкого товарища Круглого.
«Мы пытались совмещать войну и отдых. Выезжали в село Новолуганское, что в нескольких километрах от позиций, бегали в футбол. Вместе с Круглым должны ехать обратно на позиции — помогать копать блиндаж нашим ребятам, но он нас не забрал, а поехал сам. В ту ночь по их позициям отработала профессиональная ствольная арта россиян. Он и еще один друг, Максон, погибли, несколько ребят получили ранения», — вспоминает Яр.
В 2020-м, когда Игорю было 25, он решил вернуться к гражданской жизни, в родной Львов.
«Какими были эти два года гражданской жизни?», — спрашиваю мужчину.
«Оху*нными».
Это время Игорь максимально пытался посвятить учебе, овладевал английским. До обеда — одни курсы, после этого — другие. Игорь поглощал все как губка. В перерывах между учебой занимался на спортплощадке. Так прошли первые полгода. Затем устроился в кафе, чтобы увидеть, как работает этот бизнес изнутри. А позже открыл свое первое «Милитари кафе» во Львове — уютное место, где могут собираться военные и единомышленники. Заведение работает и сейчас, пока Яр на войне. Для него эта кофейня — маленькая отдушина и связь с гражданской жизнью.
В конце зимы 2022 года сомнений в том, что начнется большая война, уже не было. За две недели до 24 февраля Игорь собрал рюкзак и ждал. Хотел присоединиться к родным ему «азовцам», но те были в Мариуполе, так что это было невозможно. Вместе с бывшими майдановцами пошли в 80, Львовскую десантно-штурмовую бригаду.
«В начале 2022-го мы все пришли, посмотрели друг на друга:
— Что, идем в арту?
— Идем.
— Пацаны, но вы все понимаете, что мы сдохнем?
— Да.
— Жаль.
Мы были уверены, что до лета не доживем. Но ничего, лето прошло, поверили в себя».
«Четко понимаю, почему я здесь»
В 2023 году Игорь вернулся в «Азов». В настоящее время он занимается боевой работой с расчетами РСЗО «Град», организует выезд расчета в огневую, выбирает позиции и обеспечивает возвращение людей.
«Как назовем огневую?», — спрашивает Яра его собрат, когда мы еще раз останавливаемся посреди леса. Военные пристально рассматривают близлежащую местность и изучают карту.
«Тааак, — задумывается Игорь. — Что-то со Львовом нужно».
«Да харе уже», — в шутку возмущаются собратья.
«Давай «Кульпарковская»».
«Как?»
«Куль-пар-ковская».
«А что там?»
«Место, куда мы все попадем после войны».
«Вальхалла?»
«Почти. Самая известная психиатрическая больница во Львове».
Через несколько часов утренний туман Серебрянского леса рассеивается. Все чаще вокруг слышны именно выходы нашей артиллерии.
«Хотел бы я сейчас быть дома, заниматься своими делами?, — размышляет Яр. — Да, хотел бы, но только когда на наших границах не стоит вооруженный воин и не убивает наших людей. Не быть напрямую вовлеченным в важные процессы, в оборону… мне трудно такое представить. Конечно, энтузиазм и задор не такие, как были в 19 лет, когда я пришел. Но сейчас четко понимаю, почему я здесь».
* * *
В 2016-м hromadske уже снимало Игоря, только что приехавшего со службы в отпуск домой.
«Жаль, что так много людей тогда погибли (на Майдане — ред.), но их смерть не напрасна. Майдан — начало больших перемен», — говорил тогда Игорь.
Через восемь лет после этого интервью Яр думает так же. В течение нескольких часов, которые мы провели с ним, он по телефону решает служебные вопросы и переживает, что из-за нас не успеет выполнить все поручения.
Во время разговора Яр обдумывает слова. Говорит взвешенно и спокойно. За эти годы Игорь ощутимо повзрослел. Ведь, несмотря на свой возраст, уже много увидел и пережил.
Материал создан при поддержке «Медиасети».
exchange
