Что значит в Азербайджане фраза «осужден на семь лет»?

Когда мы говорим об азербайджанских политзаключенных, то рассказываем, чем они занимались до ареста, по каким статьям осуждены, на какие сроки.

Для обывателя тюрьма — это абстрактное место, где плохо и куда лучше не попадать. Но что мы знаем об Азербайджанских тюрьмах?

JAMnews расскажет, как живется в тюрьме азербайджанским политическим и просто заключенным, и что в действительности стоит за сухой констатацией «осужден на семь лет».

Коротко о самых известных азербайджанских политзаключенных:

Всего в Азербайджане, по последним данным, 162 политзаключенных. При составлении местными правозащитниками последнего списка были использованы критерии Совета Европы.

Итак, наши гости сегодня:

Эльчин Садыгов, адвокат, представляет интересы многих политзаключенных.

Натиг Джафарлы
Известный экономист, публицист и блогер. Член правления общественного движения «Республиканская альтернатива» (ReAl). Был арестован в августе 2016 года по обвинению в незаконном предпринимательстве и уклонении от налогов, провел в тюрьме месяц.

Тофиг Ягублу
Заместитель председателя оппозиционной партии Мусават. Арестован в феврале 2013 года, а в марте 2014 года приговорен к 5 годам лишения свободы по обвинению в организации массовых беспорядков и применению насилия в отношении работников полиции. Его, вместе с Ильгаром Мамедовым, обвинили в организации массовых беспорядков в районе Исмаиллы в январе 2013 года.Был освобожден по помилованию в марте 2016 года вместе с 15 другими политзаключенными.

 

Ядигяр Садыгов
Советник главы партии «Мусават», по совместительству известный журналист и блогер из города Ленкорань. В 2014 году был приговорен к 6 годам лишения свободы по обвинению в хулиганстве. Освобожден весной 2016 года по помилованию.

«На зону!»

Ядигяр Садыгов: «Это было, когда я только прибыл в 14-ю колонию. Дежурный записывал мои данные в книжку. Посмотрел на меня, видимо, понял, что я с высшим образованием, спросил: «Статью 178 (это «мошенничество») знаешь?». Я ответил: «Я что, похож на мошенника? 221-я (хулиганство)!». Потом подумал, что и на хулигана не похож, добавил, что я «политический»».

Первый этап заключения — следственный изолятор (СИЗО). Здесь заключенный дожидается решения суда — иногда несколько дней, иногда несколько месяцев. Если приговор обвинительный, его отправляют в колонию — общего или строгого режима, или в тюрьму.

Тофиг Ягублу: «Привезли меня ночью. Я, в общем-то, был готов к тому, что меня арестуют. Но так получилось, что в это время в Кюрдаханах сидела и моя дочь, Нигяр. Женский изолятор находится там же, просто в другом корпусе. Я прислонился к стене и подумал: «Может, это она сейчас за стеной». Вообще, будучи в заключении, видеть своих детей тяжело, но еще тяжелее, если они по одну сторону решетки с тобой».

Всего в Азербайджане не менее 21 тысячи заключенных (по данным отчета Красного Креста за 2016 год). Существует 20 колоний разных режимов, одна тюрьма, пять следственных изоляторов и одна исправительная колония для детей.

В колониях по территории можно ходить в светлое время дня, а живут заключенные в бараках, рассчитанных на количество от 20 до 100 человек. Тюрьма (знаменитая Гобустанская тюрьма) — это тесные камеры без права на прогулки.

Заключенные из Баку, как правило, попадают в СИЗО №1 в поселке Кюрдаханы. Технически, это тюрьма — камеры, рассчитанные на разное количество человек, место для прогулок не предусмотрено, так называемый «камерный режим». Заключенные это место, как правило, тюрьмой и называют.

Эльчин Садыгов: “Большинство мест заключения в Азербайджане построены до того, как Азербайджан вступил в Совет Европы. То есть, по старым советским стандартам. В колониях номер восемь, двенадцать, тринадцать и четырнадцать вообще ужасные условия. Все они находятся в Гарадагском районе, где много каменных карьеров. В этих местах даже жилых домов нет – повсюду мелкая каменная пыль, очень вредная для легких.

Из-за того, что многие коммуникационные системы уже отслужили свое, бывают перебои с водой, вышла из строя канализация. По территории распространяется зловоние, летом много насекомых.

Что касается места, по европейским стандартам на одного заключенного полагается 7 квадратных метров. У нас же до сих пор действуют старые советские стандарты — четыре, а то и меньше, квадратных метров. Даже усопшему на кладбище полагается пять. Из-за недостатка места заключенным приходится спать посменно.

В камерах СИЗО есть окошко для вентиляции, и это все удобства. 15 ноября включается отопление.

Если в камерах есть плитки или холодильники, то это принесли родственники заключенных, но разрешается это не всем, только привилегированным, а они уже могут разрешить сокамерникам пользоваться своими вещами. И надо сказать, что политзаключенные в список привилегированных не входят. Им даже не полагается радиоприемника».

Тофиг Ягублу: «В Кюрдаханах мне повезло, я был один в камере. Правда, никто меня не встречал, чай не наливал. Но меня устраивало. Девять месяцев я просидел один. Но я не скучал. Читал книги, делал зарядку, чтобы не потерять форму. Я вообще очень чистоплотный, каждый день убирал свою камеру, драил пол под кроватью, туалет мыл ежедневно «Утенком»».

Натиг Джафарли: «Умывальник по часам. На каждого выдают по пластмассовому ведру — что успел набрать, то успел, этой водой мы и умывались. В семь часов вечера дают воду на час. Говорили, что зимой получше, но я этого не застал. Я попал в тюрьму в августе, и это был плохой период. Были камеры, где сидело по восемь человек, они очень страдали от недостатка воды. Такая ситуация почти везде; в колонии, где сидит Ильгар Мамедов, тоже проблемы с водой.

И в Кюрдаханах, и в колониях есть и особые VİP-камеры — коттеджи: у них нет решеток, внутри свежий ремонт. «Аренда» их обходится в 500 манатов в месяц.

Тофик Ягублу: «Я попал в 13-ю колонию, известную плохими условиями. Но, можно сказать, я сам выбрал ее. Обычно, когда этапируют из СИЗО, то примерно сообщают, кто где будет сидеть. Иногда можно выбирать между колониями. Когда меня этапировали из Шувелян (Шувелянский следственный изолятор), завели в кабинет, вызвали воронок и сказали: «У тебя есть выбор: сесть в воронок и поехать домой пить чай, или же поехать в тринадцатую колонию». Я понимал: чтобы отпустить домой, они у меня потребуют чего-то, поэтому сказал: «На зону!»».

Гарадагский район

Адаптация

Многие политзаключенные говорят, что ждали ареста, и поэтому мысль оказаться в тюрьме не вызывала у них ужаса.

Ядигяр Садыгов: «Адаптация у каждого проходит по-своему. У меня, у которого даже во время болезней не хватало терпения отлежаться дома, прошла на удивление легко. Мне кажется, имеет значение настрой человека. Нужно смириться с тем, что тебя, возможно, ждут годы за решеткой. Тогда будет легче. Мысль «когда же я выйду» делает заключение невыносимым.

Натиг Джафарли: «Первые дни я был на карантине, в этом же корпусе и карцер. Иногда слышно, как кого-то бьют, он кричит – это очень давит психологически».

Еда

Тофиг Ягублу: «Когда я сидел, как раз открыли Шекинский следственный изолятор (2013 год). Там и вправду все было образцовое — чистенько, аккуратно. После открытия нас отвели в столовую. Я подумал, ну, может, в такой тюрьме и еда будет хорошая. Но еда была практически несъедобная. Как и везде».

Ядигяр Садыгов: «В СИЗО продукты для завтрака дают раз в 10 дней: сахарный песок, масло, чай. Но ужасного качества и так мало, что хватало только на 2-3 дня. Обед бывает терпимым, но от ужина мы почти всегда отказывались. В день заключенному полагается 1 буханка серого хлеба. В колонии же еда была такой ужасной, что я ее вообще не ел, сами как-то обходились, покупали.

Вообще, по закону, денег иметь не полагается. Все деньги заключенного, заработанные в колонии или переданные родными, должны храниться на его счету. С этими деньгами на счету можно и делать покупки в магазине во дворе колонии. В зависимости от режима (общий, строгий) можно делать покупки только на определенную сумму. В тюрьме закрывают глаза на наличие денег у заключенных, и в магазине нет никаких ограничений.

В основном, покупают белый хлеб, сигареты, сахар, сахарный песок, чай, яйца. Вообще купить можно почти все — от огурцов и помидоров до мороженого. Понятно, что из-за монополии и цены выше обычных».

Тофиг Ягублу: «Особенно плохо приходится малообеспеченным. Еду приносят раз в неделю, а холодильников на всех не хватает. А всю еду за раз они съесть не могут, она портится, продукты гниют, все это выбрасывается, получается ужасная грязь и антисанитария».

Взаимоотношения в тюрьме

Как рассказывают политзаключенные, и сокамерники, и «персонал» тюрьмы относятся к ним с уважением.

Натиг Джафарли: «Ко мне обращались на вы, говорили: «Мы вас читали». Бывало, охранники, которые были ночью в смене, открывали «кормушку», просили рассказать про манат, про нефть, про будущее Азербайджана. Из трех работников двое узнавали – кто-то по телевизору видел. Охранники часто удивлялись: «Муаллим [“учитель» — уважительное обращение к образованному человеку — прим.ред], а зачем вас арестовали?».

Больше всего раздражало, когда кто-то из офицеров говорил: «Зачем тебе все это надо было, сидел бы себе спокойно!

Когда я был в тюрьме, услышал, что в Турции убили Ровшана Ленкоранского [азербайджанского вора в законе – прим.ред]. Говорили, что по нему в тюрьме держат траур. Но, в целом, все происходящее в тюрьме контролируют органы. Если кто-то будет «толкать воровские идеи», его сразу же в карцер».

Тофик Ягублу: «Мне повезло с сокамерниками в 13-ой колонии. Мы, семь политзаключенных, сидели вместе — я, Илькин Рустамзаде, Анар Мамедли, Пярвиз Хашимли, Абдул Абилов, Фарадж Керимли, Али Инсанов. Каждый день собирались, беседовали за чашкой чая. Каждого нового политзаключенного встречали с распростертыми объятиями.

Со всеми остальными отношения были нормальные. Понятное дело, что по большей части заключенные — уголовники со сложной судьбой. Попадаются среди них и умные, образованные. Но чаще всего это люди, выросшие на улице, не получившие никакого внимания родителей или образования. Сами представляете, какие они. Некоторые не знали, как узнавать время по циферблату часов.

Вообще, у «не-политических» зеков свои понятия,свои заботы. Если кто-то «неправ», это серьезный вопрос. Хоть и не разрешены официально, но приняты азартные игры. Отсюда и долги. Если не заплатишь вовремя, могут и «опустить». Сумма и день выдачи долга обговариваются заранее, иногда зеки сами могут попроситься в карцер — чтобы переждать. Время, проведенное в карцере, в отсчет не входит. А за это время родственники, близкие наскребут нужную сумму. (https://www.voiceoverherald.com/) Хоть в карцере и не очень приятно — еда отвратительная, условий нет, но многие предпочитали это возможной расправе от сотоварищей. Но нас, политзаключенных, все это не касалось.

Руководство тоже относится к нам нормально. Они знают, что даже если оставить двери тюрем открытыми, политзаключенные все равно не сбегут.

Главное, что объединяет нас с другими заключенными — «обычные» зэки также не любят государство. В их представлении, власть — это враждебная сила, которая засадила их в тюрьму. А тюрьму приятным местом назвать трудно. Тем более, мы, «политические», много рассказывали им о западной пенитенциарной системе, о тамошних тюрьмах, об условиях содержания. Что ты сидишь в камере с холодильником и телевизором, а на выходные идешь домой.

Я со всеми разговаривал вежливо, независимо от того, кто передо мной. Обращался на вы, говорил всем «бей» [уважительное обращение к мужчине — прим.ред], даже несмотря на то, что остальные мне «тыкали». Не использовал жаргона. Например, на тюремном языке туалет — это «север», а я называл «туалет».

Еще когда я был в Кюрдаханах, мне прислали записку от местного авторитета; написана она была наполовину на жаргонном русском, наполовину на азербайджанском. Я очень вежливо ответил, что не в курсе дел, о которых там написано. Сначала авторитет возмутился обращению «бей», но потом, разобравшись, что к чему, приказал остальным меня не беспокоить».

Встречи

Натиг Джафарли: «Жену пускали ко мне раз в неделю, друзей — нет. У меня было восемь адвокатов. В итоге они приходили каждый день, я сидел с ними в кондиционированном помещении, пил чай и мы просто общались за жизнь».

Тюркян Рустамзаде, сестра политзаключенного Илькина Рустамзаде: «Место для свиданий — общая комната с пятью-шестью столами и скамейками. Можно сидеть рядом с родными, время не ограничено, до пяти вечера. Рядом все время стоят надзиратели».

Эльчин Садыгов: «В основном, ограничения на встречи бывают в полицейских участках, до того, как человек попадет в изолятор или колонию. В последнее время, политзаключенным в этом смысле стало хуже: вообще нельзя звонить в первые дни, а в последующие – только под наблюдением и по строго оговоренным номерам.
В Кюрдаханах бывает сложно добиться встречи. Приходится ждать чуть ли не часами».

Посылки

Ядигяр Садыгов: «По правилам, посылку можно получать раз в неделю. Получить посылку обычно нетрудно, но иногда хорошо бы «подмазать» служителя, например, пачкой сигарет».

Эльчин Садыгов: «Книги и журналы проходят тюремную цензуру. Раньше можно было приносить больший ассортимент прессы, но сейчас — только те, на которые подписано само исправительное учреждение. В основном, это правительственные газеты и журналы: «Каспий», «Азербайджан» и прочие. Что касается книг, то есть список запрещенной литературы, но официально он никому не известен – все решает начальник тюрьмы».

Баку, колония №6

Медицина

В азербайджанской прессе часто можно увидеть новость о том, что тому или иному политзаключенному отказали в лечении. Политзаключенные рассказывают, что зачастую это случается из-за низкой квалификации врачей и скудости лекарственных препаратов.

Эльчин Садыгов: «Представьте себе, что в тюрьме элементарно нет никаких средств для реанимации человека, у которого случился инфаркт. Возможности медчасти небольшие, диагноз они ставят по визуальному осмотру. В аптечке всегда можно найти только цитрамон и аспирин. В медчасти антисанитария, если есть туберкулезники, то содержатся они вместе со всеми остальными. В больницу можно лечь, только если действительно стало очень плохо. Из-за болезней и отсутствия нормального лечения в год умирает примерно 50-70 заключенных».

Ядигяр Садыгов: «Мне повезло, я не болел ничем серьезным. Но и в тюрьме, и в колонии можно обратиться к врачу, в колонии это сделать даже проще. Хотя и не идеально все, но лучше, чем я ожидал».

Тофиг Ягублу: «В бараке кровати расположены в два яруса, как в купе, и очень близко друг к другу. Невозможно повернуться, принять удобную позу. Часто спишь буквально нос к носу с соседом. Со мной рядом спал парень, совсем молодой, как сейчас помню, звали его Фарман. Так вот, у него был туберкулез и гепатит.

Надо сказать, что больных туберкулезом лечат по всем правилам, хоть и не изолируют. Регулярно берут анализы, делают флюорографию, препараты выдают. Раз в год отправляют в туберкулезный диспансер. Заключенные уже заранее страдают, зная, что попадут туда, так как там условия очень строгие, даже бьют за нарушение правил. Иногда в качестве наказания в диспансер отправляют и здоровых».

Чем заняться

Натиг Джафарли: «После распределителя я сидел в камере на двоих с молодым парнем. Он не умел ни читать, ни писать, я с ним занимался, каждый день по два часа – он сам меня попросил об этом. Он все удивлялся, что я все время с книгами сижу – мне приносили в неделю по три-четыре книги. Я читал все подряд – и художественную литературу, и биографии – в общем, все, до чего не доходили руки на свободе».

На территории тюрьмы есть два кафе – одно обычное, другое – «гламурное». Обычное организовали сами заключенные, сами же там и работают. Там есть телевизор, показывает только местные телеканалы.

В «гламурном» кафе за 10 манатов ($6) можно посмотреть фильм на большом плазменном экране, в эту же сумму входит еще и чайник с чаем и печеное.

Мне было спокойно в тюрьме. Там было старое советское радио, по нему слушал джаз, и, к сожалению, блатные песни — что было, то и слушал. По телевизору смотрел в основном спортивные передачи, футбол и новости».

Насилие

Эльчин Садыгов: «Пытки и избиения в основном бывают в полиции. В пенитенциарной службе такие факты встречаются редко. Но может быть плохое обращение, грубость, без оснований могут посадить в карцер.

Что касается судебно-медицинской экспертизы, она мало что дает: проводится через месяц после того, как заключенный был избит – за этот срок успеют зажить все раны, и экспертиза, как водится, ничего не докажет».

Натиг Джафарли: «Ильгара Мамедова в первое время избивали. После этого у него начались проблемы со спиной. Квалифицированную медицинскую помощь не оказывали, были сильные боли. После долгих препирательств удалось только добиться, чтобы на старую советскую продавленную кровать положили деревянную доску.

Дважды его сажали в карцер – на три дня и на день. Но после того, как сменилось руководство тюрьмы, физического насилия больше не было».

Фарадж Керимли – заместитель председателя оппозиционной партии Мусават. Арестован в июле 2014 по обвинению в хранении и распространении наркотиков. Приговорен к 6,5 годам тюрьмы. Освобожден по амнистии в октябре 2016 года.

Ядигяр Садыгов: «Зэкам очень трудно добиться справедливости. По правилам, вся переписка заключенного должна контролироваться. Если даже ему удастся передать свою жалобу каким-то структурам, госслужбы все будут покрывать друг друга. С другой стороны, заключенные не склонны жаловаться, чтобы их положение не стало еще хуже».

Выборы

Тофик Ягублу: «Тебя загоняют в кабинку, дают уже готовый бюллетень. Ты должен отметить единственного допустимого кандидата; это проверяется. Если откажешься голосовать или отметишь не то, что надо, тебя ждет карцер или избиение».

Иллюстрации Мамеда Алиева