Письма из тюрьмы: человек всегда на распутье

Рисунок Анастасии Логвиненко

Это пятое письмо Юрия Саркисяна

Предыдущие четыре письма:

Первое письмо: воля, неволя и все, кто в доле         

Второй письмо: там, где сон предпочтительнее реальности           

Третье письмо: будущее прекрасно, когда оно есть           

Четвертое письмо: последнее предупреждение           

С фотографии смотрела малышка, которой недавно исполнился годик. Моя внучка. Никогда ранее не замечал, что детский взгляд — такой глубокий и чистый. Можно, просто глядя в глаза ребенку, стать лучше — и сделать все необходимое ради сохранения этой чистоты. А затем вспоминать и вспоминать очищающий взор — принимая то или иное решение.

Но часто ли мы так поступаем? Задумываемся ли о детской доверчивости окружающему миру? Обычно реагируем на ситуации машинально, обуреваемые сиюминутными желаниями. О причине роковой развязки задумываемся слишком поздно, под давлением неотвратимых последствий и собственной совести. А ведь могло быть иначе, помни мы о тех, кто нам дорог.

Жена привезла и другие фотографии, потерянные воспоминания, неугасаемую тоску. Сыновья давно выросли, вымахали под два метра, женились. У старшего родилась дочь, переведя нас из одной категории в другую — не побывав отцом, я стал дедом. А моя вторая половинка… Нет, мысль не осмелилась продумать слово «бабушка».

Любимая женщина по-прежнему стройна и красива. По-прежнему ли?.. От нее веяло нашей молодостью, прожитыми и непрожитыми годами, несбывшимися мечтами. Ни одного упрека из любящих уст, ни единой горькой слезинки… Язык не повернется назвать жену — слабым созданием.

Помню наше первое знакомство — одиннадцатилетнего мальчишки и девятилетней девочки. Ее рыжие кудряшки в лазурных волнах Черного моря. Моя золотая рыбка! Сколько же воды утекло с тех пор и куда все исчезло?

Показывая фотографию тринадцатилетней дочери, жена рассказывала о ее уме и талантах… Мечтает играть на укулеле (маленькая гавайская гитара). Предпочитает черный цвет всем остальным. Но укулеле хочет ярко-розовую, чтобы было веселее. И лишь однажды жена проговорилась о страданиях ребенка: мол, у всех подружек есть отец, и лишь она одна — как сирота…

Рассказы любимой вернули меня в детство. Вспомнились собственные капризы и шалости, безотцовщина, попытки игры на гитаре. Все повторяется, возвращается на круги своя. В каждом из них есть кусочек меня: в холодности старшего сына, в веселости среднего, и в самокопании дочери…

Память вновь бросает меня в зияющую бездну лет — в тот день и час, когда раздались выстрелы и случилось непоправимое. В один миг исчез целый мир, дети стали сиротами, их матери — вдовами. Погибли два человека — а пули рикошетят и рикошетят в оставшихся в живых.

Роковая ошибка словно разделилась на кусочки и стала поблескивать упреком из разных уголков мироздания. Макс, Лео, Катя…

В жизни не бывает прямых дорог и проторенных троп. В каждое следующее мгновенье ты — на распутье. Любой шаг может оказаться решающим, а действие — роковым. Иногда результат виден тут же — как гром среди ясного неба.

Но чаще мы даже не осознаем совершенных ошибок, а от последствий отделены пространством и временем. В потоке событий слышим слова, но не видим себя. И вряд ли узнаем в жертве аварии — собственную: того инвалида, которому не помогли перейти улицу. А в очередном самоубийце — подростка, сидевшего рядом с нами в маршрутке. Наши пути пересеклись, но мы не остановились, убив их своим безразличием.

Человек – явление уникальное. Нам дано выбирать между жизнью и смертью, любовью и ненавистью, благословением и проклятием. Буквально в любую секунду мы можем стать лучше, либо превратиться в ничтожество; подняться на следующую ступень или упасть на дно. Взмах крыльев бабочки не поднимет и легкого ветерка, но наши поступки способны изменить мир.

Можно понять судью и прокурора, да и любое осуждающее мнение, когда на одной чаше весов — преступник, а на другой — жертвы: преступление должно быть наказано. Но спустя двадцать четыре года на тех же чашах лежат жизнь и смерть — счастье ребенка, зависящее от нашего решения; и непоправимое, то, что изменить уже не в нашей власти.

Рисунки девочки украшают стены моей камеры — ее эмоции и чувства, воплощенные в красках. Теперь, как и тогда, я вновь стою перед выбором — и выбираю счастье жены и детей. (Alrpazolam) Чего бы мне это ни стоило. Я засыпаю и пробуждаюсь, всматриваясь в те тайны детской души, открытые отцу в картинах дочери.