Письма из тюрьмы в Армении. «Три «ступеньки» и восемь шагов»
Проект JAMnews «Письма из тюрьмы» начался с письма, которое пришло в редакцию от человека, осужденного на пожизненный срок. Юрий Саркисян уже больше двадцати пяти лет в тюрьме. Он написал нам потому, что хотел высказаться и считал, что обществу важно услышать живущих «по ту сторону». Мы согласились с ним — так и родился этот проект. Юрий Саркисян является также автором документального романа «Высшая мера наказания», опубликованного в 2016 году.
Это двадцать восьмое письмо Юрия Саркисяна. Ссылки на все предыдущие письма– в конце страницы.
Письма, открытки из ближнего и дальнего зарубежья. Родные, друзья, слова ни о чем и о многом. Чаще сочувствуют, желают скорейшего освобождения. Родная племянница пишет: «Мы все время дома; работаем и учимся удаленно; в Германии все было закрыто, и только-только начали открывать; сейчас я представляю, как трудно тебе там — сидеть без права выхода и встреч с родными». Смешно!
● Армения: самосуд, беспорядки с участием сотен людей в провинциальном городе Гаваре
● Обсуждение законопроекта о ворах в законе в парламенте Армении – в духе криминальной разборки
То, что происходит на воле, в изоляции из-за угрозы заражения коронавирусом, даже отдаленно не напоминает мою ситуацию. Проблема не в разлуке с близкими и ограничении свободы передвижения. Вовсе нет. Человек привыкает ко многим трудностям, иногда без малейшей надежды на улучшение. Особенно преступник в неволе: свыкается с лишениями, как с частью неизбежной расплаты.
Проблема заключается в следующем. Сегодня свобода уже не мечта, а реальность. Она стучится все громче и настойчивей: «Время пришло!». И, кажется, вот уже завтра стану как все. Без решеток на окнах, без надзирателей, без кандалов… Стоп! Ключевым здесь является слово «кажется».
С моей-то судимостью «стану как все»? Это же бред! Рядом со всеми, чуть поодаль и в ином измерении, это — возможно. В чем-то свободным, а в чем-то — закованным крепче, чем прежде. Освобождение не решает проблем, а их обостряет.
Без этих проблем, без семейных и прочих забот я никто. Столько потерь: утраты одна за другой — мать, отец, остальные; растоптаны лучшие годы. Сколько еще мне отпущено Богом? Успею ль? Можно ли за короткое время все наверстать? Сделать за год или пять то, на что жизни, порой, не хватает?
А ведь мне невдомек, что ждет за колючей «запреткой», что буду делать, чем заниматься, и с кем общаться? Планы-то есть. Но какие и что в основании? Выпасть из жизни на двадцать и более лет — это не шутка.
То, чем я был и что знал, обернулось холодной могилой, просто ничем, бездной непрожитых дней. Там, за заветным порогом, единственный шанс, незнакомая прежде реальность. Но насколько мы с ней совместимы?
Как обойтись без привычной на воле опоры — без ресурсов, что есть у любого, не запятнанного пролитой кровью: без отсылок к морали, мол, «ошибся, ну, с кем не бывает»; без спасительной ссылки на «завтра»; без того, чтобы мне доверяли; без достаточного образования; без элементарного человеческого понимания и права на сочувствие?
Жить изгоем, как те каторжане, заклейменные рванными ноздрями или выжженым на лице «В.О.Р»? Как с этим жить — хоть убейте, не представляю. Нет, не боюсь. Просто, элементарно, не знаю.
А ведь все, что здесь перечислил, лишь известные мне или предполагаемые трудности. Необязательно, что так оно будет. Всех вероятных последствий своих прошлых ошибок не вижу. Даже не знаю, сколько их совершил; когда допустил первую, повлекшую все последующие; и не знаю, сколько усилий потребуется во избежание новых. Знаю только, что новые недопустимы — надеюсь на Бога.
Для меня воля — шанс стать семьей, возродиться как бы из пепла; вольно, без стона, вдохнуть чистый воздух свободы. Успею ль? Кто знает. Но время пришло. Ранее не был уверен. Однако есть прецеденты: не один и не два — целых шесть. Приговоренные когда-то к расстрелу, как и я. Жившие в тех же условиях пожизненной смерти. И они эту смерть обманули.
Выжили, стали другими. В глубине своих душ. Не такими, как все. А другими. Хуже, лучше — не знаю. Знаю только, обратно они не вернутся. Потому что теряли и вновь обрели; побывали в аду и воскресли для жизни. Спросите, для какой? Я не знаю. Ответ вне этих каменных стен.
Помните, чем была для нас раньше тюрьма? Ямой. Мрачной, глубокой и без малейшей надежды. Теперь есть «ступеньки»: полузакрытый, полуоткрытый, открытый режимы. А вверху — дверь и порог: шаг до некогда безумной мечты. Думаю, поползу неуверенно, робко шагну, полечу – и там уже пойму, куда.
Сейчас я на первой «ступеньке». Волнуюсь, боюсь подскользнуться. И жена тоже ждет. Ее доля не лучше, а где-то и хуже моей. Ни сомненья, ни слова упрека. Лишь слезы украдкой, чтоб я не узнал и по глазам не заметил. Вот основная проблема — слезы в любимых глазах. Как жизнь прожить, чтобы жена больше не плакала? Никогда. Это возможно? Не знаю.
С рассветом встаю и уже не ложусь до заката. Хожу взад-вперед, от решетки окна до другой, закрывающей выход. Всего восемь шагов, на два вдоха и на столько же выдохов. Сам с собой говорю, убеждаю, что сам все сумею. Обещаю себе и жене. Представляю-мечтаю…
Предыдущие письма:
Первое письмо: «Воля, неволя и все, кто в доле»
Второе письмо: там, «Где сон предпочтительнее реальности»
Третье письмо: «Будущее прекрасно, когда оно есть»
Четвертое письмо: «Последнее предупреждение»
Пятое письмо: «Человек всегда на распутье»
Шестое письмо: «Горечь сладкой мечты»
Седьмое письмо: «Свобода – и скомканная жизнь»
Восьмое письмо: «Опасное соседство»
Десятое письмо: «В чем была моя ошибка?»
Одиннадцатое письмо: «Жертвы и палачи»
Двенадцатое письмо: «Воспоминания все еще кровоточат»
Тринадцатое письмо: «Дефицит позитивных впечатлений»
Четырнадцатое письмо: «Один на один с системой: ребенок под молотком правосудия»
Пятнадцатое письмо: «Когда нет надежды»
Шестнадцатое письмо: «Девятый круг»
Семнадцатое письмо: «Гарантированная свобода»
Восемнадцатое письмо: «Депутаты против народа?»
Девятнадцатое письмо: «Блатной беспредел»
Двадцатое письмо. «Бунт в тюрьме. Как это было и почему»
Письмо двадцать первое. «Идея фикс»
Письмо двадцать второе. «Революция в тюрьме»
Письмо двадцать третье. «Капля за каплей: итоги ушедшего года»
Письмо двадцать чертвертое. «Первый из выживших»
Письмо двадцать пятое. «Публичное унижение»
Письмо двадцать шестое. «Убивает не коронавирус»
Письмо двадцать седьмое. «Когда дети убивают»
Термины, топонимы, мнения и идеи, предложенные автором публикации, являются ее/его собственными и не обязательно совпадают с мнениями и идеями JAMnews или его отдельных сотрудников. JAMnews оставляет за собой право удалять те комментарии к публикациям, которые будут расценены как оскорбительные, угрожающие, призывающие к насилию или этически неприемлемые по другим причинам.
