Письма из тюрьмы в Армении. «Первый из выживших»
Проект JAMnews «Письма из тюрьмы» начался с письма, которое пришло в редакцию от человека, осужденного на пожизненный срок. Юрий Саркисян уже двадцать пятый год в тюрьме. Он написал нам потому, что хотел высказаться, и считал, что обществу важно услышать живущих «по ту сторону». Мы согласились с ним — и так родился этот проект. Юрий Саркисян является также автором документального романа «Высшая мера наказания», опубликованного в 2016 году.
Это двадцать четвертое письмо Юрия Саркисяна. Ссылки на все предыдущие письма – в конце страницы.
Две тысячи двадцатый год начался с сюрприза. 24 января заключенный Ашот Манукян был досрочно освобожден прямо из зала суда. Случилось то, во что отчаялись верить абсолютно все: мы, заключенные; наши родные; друзья; недруги; тюремщики; и просто все, кто слышал о пожизненной сотне (сегодня это минус десять человек).
• «В тюрьмах Армении есть привилегированные заключенные»
• Громкое преступление в Азербайджане: ранний брак уже через две недели окончился трагедией
• Очередное «убийство чести» в Ингушетии спровоцировала полиция
• Чего добились страны Южного Кавказа в защите прав человека в 2019 году. И в чем проиграли
Пожизненно заключенные Армении уже освобождались. Но на этот раз свободу увидел один из приговоренных к расстрелу в далекие девяностые, первый, кто вышел физически и психически здоровым, полностью дееспособным. На момент отмены смертной казни нас было сорок два. Тогда разговоры о возможности условно-досрочного освобождения через двадцать лет отсидки завершались мрачной армянской шуткой, мол, к тому времени либо осел сдохнет, либо его хозяин. Действительно, выжили не все.
Годами ранее двоих выживших актировали по болезни: первый умер в тюремной больнице, так и не вкусив свободы; второго система выбросила на волю искалеченным и неизлечимо больным. Не буду называть их имен. До двадцать четвертого января этого года нам всем прочили такую же участь — горькую участь инвалидов, калек, мертвецов. И вот, все переменилось.
Значит, это возможно? Нас больше не хотят заживо похоронить, убить? Можно ли в это верить? Почему же моя жена плакала, сообщая об освобождении Ашота Манукяна? Почему на меня самого эта радостная новость подействовала удручающе?
В тот день у нас был сеанс видеосвязи по скайпу. Жена не хотела ничего сообщать, держалась сколько могла. Но глаза-то не спрячешь. Я спросил, она ответила — и стала плакать. И все время повторяла: «А мы? Сколько нам еще ждать?». Умом-то я, конечно, понимал ее правоту, безуспешно попытался утешить. Потому что таким событиям обычно принято радоваться, хотя бы внешне. Но уже в камере и меня накрыли эмоции, какое-то недоумение, обида, что ли.
Вечером я просмотрел все новости армянских телеканалов с сюжетом об освобождении Ашота. Искал в его взгляде те первые вспышки сбывшейся мечты. Не нашел. Здесь большую часть времени многие проводят в размышлениях о свободе — о первом глотке вольного воздуха, о встрече с семьей, о своей первой реакции на встречных людей, на разные ситуации; и планируют каждый шаг, чтобы не ошибиться и не вернуться обратно. Два и более десятка лет в заключении — это не шутка. Без волнения не всякий сумеет даже дорогу перейти. Всему придется учиться заново. И тюрьма надолго станет камнем преткновения и визитной карточкой бывшего зэка.
То, что Ашот свободен — это прекрасно. Я его знаю со дня расстрельного приговора, сидели вместе несколько месяцев. Единственный человек, который с самого начала полностью признавал свою вину и не пытался свалить ответственность на другого, оправдаться. Он прошел все круги ада и остался человеком. В его случае судья точно не ошибся, предоставив долгожданный шанс.
И все же, по моему мнению, это не прецедент и не чудо, а хорошо спланированная акция. Готовилась она давно, раскручивалась через медиа, с привлечением чиновников высокого ранга. И, конечно, такая акция далеко не благотворительная. А значит, исключительно для избранных. Имя следующего избранного тоже известно.
Как же быть остальным? Ведь равенство перед законом любому дает право на помилование или условно-досрочное освобождение, на справедливый и беспристрастный суд. Но в законе нет никаких четких ориентиров на пути к нашей свободе. Неясно, какое поведение заключенного может оцениваться как положительное. Отсутствия дисциплинарных взысканий на протяжении десяти и более лет точно недостаточно.
Нужно работать, учиться, выплатить иск, получить прощение представителей потерпевшей стороны. И все это возлагается на самого заключенногоь – независимо от языковых, эмоциональных, ментальных и иных барьеров. Государство отказывается брать на себя функцию посредника. Хорошо, если есть родные, готовые в этом содействовать. Еще лучше, когда они обеспеченные и со связями. В противном случае, воли нам не видать.
Предыдущие письма:
Первое письмо: «Воля, неволя и все, кто в доле»
Второе письмо: там, «Где сон предпочтительнее реальности»
Третье письмо: «Будущее прекрасно, когда оно есть»
Четвертое письмо: «Последнее предупреждение»
Пятое письмо: «Человек всегда на распутье»
Шестое письмо: «Горечь сладкой мечты»
Седьмое письмо: «Свобода – и скомканная жизнь»
Восьмое письмо: «Опасное соседство»
Десятое письмо: «В чем была моя ошибка?»
Одиннадцатое письмо: «Жертвы и палачи»
Двенадцатое письмо: «Воспоминания все еще кровоточат»
Тринадцатое письмо: «Дефицит позитивных впечатлений»
Четырнадцатое письмо: «Один на один с системой: ребенок под молотком правосудия»
Пятнадцатое письмо: «Когда нет надежды»
Шестнадцатое письмо: «Девятый круг»
Семнадцатое письмо: «Гарантированная свобода»
Восемнадцатое письмо: «Депутаты против народа?»
Девятнадцатое письмо: «Блатной беспредел»
Двадцатое письмо. «Бунт в тюрьме. Как это было и почему»
Письмо двадцать первое. «Идея фикс»
Письмо двадцать второе. «Революция в тюрьме»
Письмо двадцать третье. «Капля за каплей: итоги ушедшего года»
