Письма из тюрьмы в Армении. «Дефицит позитивных впечатлений»
Это тринадцатое письмо Юрия Саркисяна. Ссылки на все предыдущие письма – в конце страницы.
Б елая тень мелькнула за решеткой и исчезла, поразив мозг догадкой: «Голубь!» Я резко обернулся. Давно не видел этих красивых птиц (зимой, на подоконнике своей камеры, подкармливаю воробышков хлебными крошками). Другие пернатые парят высоко в поднебесье. Да и через отверстия решетки, кроме воробья, никому не проникнуть.
Сопровождающий контролер шел почти вплотную, чуть сбоку и позади меня. От моего неожиданного маневра он испуганно вскрикнул, как от удара, пригнулся и закрыл голову руками.
Издали, от входа, послышались встревоженные голоса «прогульщиков». Так мы называем группу контролеров, надзирающих за нами во время прогулок. Еще есть «шмонщики», проводящие личный обыск осужденных и технический осмотр камер; «свиданщики», осуществляющие надзор за заключенными во время краткосрочных свиданий и препровождающие нас и наших родных в комнаты длительного свидания; «опера» и «режимники» — тюремная элита.
Конвоир уже понял, что я не опасен, нервно и смущенно рассмеялся, крикнув своим товарищам, что все нормально. Голубя, виновника переполоха, рассмотреть я так и не успел. Опустив голову, проследовал дальше. Охранник – следом, пытаясь какими-то словами замаскировать конфуз, обратить случившееся в шутку. Я отмалчивался, будто ничего не заметил. Не знаю почему, но мне стало стыдно за его реакцию. Старался не встречаться с ним взглядом, не желая смущать еще больше. Парню было лет двадцать пять-тридцать. И его страх — это следствие вполне серьезных проблем, связанных с работой.
В начале своей карьеры тюремщики — это обычные ребята, некоторые с высшим образованием, непринужденные, общительные. И только спустя какое-то время, года три-четыре, появляются те, кого в литературе, фильмах и в прессе испокон веков изображают «горбунами» со связкой ключей, с садистскими наклонностями, агрессивными, с низким интеллектом, всевозможными пороками и т.п.
Тюремщики со стажем, как и их подопечные осужденные, пропитываются страшным миром, огражденным стенами из бетона и людского презрения, обвитым колючей проволокой. Тюрьма ни для кого не проходит бесследно. Даже наши родные, после краткосрочного пребывания в здешней атмосфере, меняются навсегда.
Существует немало профессий, связанных с риском для жизни и психики, и работа тюремщика стоит не на последнем месте. К тому же она является наименее престижной и низкооплачиваемой, несмотря на значительный вклад в защиту общества от преступников. (Alprazolam)
Часами, сутками, годами в состоянии постоянного стресса, в крайне напряженных, конфликтных ситуациях, в ожидании всевозможных провокаций со стороны подопечных. Подобные условия вряд ли можно назвать полезными для здоровья.
Постоянно видеть вокруг себя лишенных свободы людей, их боль и переживания и не иметь права на сострадание. Наблюдать грызню заключенных между собой, подавление слабого сильным, унижение человеческого достоинства, всю ту грязь, на которую способен подневольный ради выживания. Слышать неграмотную речь, брань и жаргон; принимать участие в подавлении вспышек недовольства, неповиновения и т.п. — все это превращается в обыденность, становится второй натурой. От этого никуда не денешься. Поневоле привыкаешь, не замечаешь ненормальности ситуаций, где романтикой даже не пахнет.
Пока сотрудник честен — он неприкасаем. И в чем-то уважаем заключенными. Но как только начинает вымогать деньги в обмен на услуги, тут же превращается в подонка. А не брать взяток не может — из-за маленькой зарплаты, из-за потребности в компенсации профессиональных неудобств, из-за общественного мнения, которое заранее заклеймило его как садиста и взяточника.
Морально устойчивые на такой работе не задерживаются.
С утратой самоуважения теряется все, что отличало тюремщика от преступника. Стирается грань, сбрасывается бремя ответственности.
И во всех бедах тюремщик винит заключенных, считая тех достойными не сопереживания, а лишь жестокого обращения. Большинство охранников только в этом и усердствуют, ужесточая предусмотренное судом наказание по собственному усмотрению.
Я интересовался причиной выбора столь неблаговидной профессии, спрашивал многих. Рядовой состав отвечал одинаково, мол, жизнь заставила, больше нигде работы не нашлось, а потом срослось, свыклось, и осталось главное – дотянуть до пенсии.
Многие из рядовых надзирателей выбились в офицеры и тянут лямку с прежней мотивацией. Некоторые из офицеров пришли в тюрьму из более престижных учреждений, да так и остались. Потому что здесь чувствуют себя господами, имеют максимум власти и гарантии безнаказанности за злоупотребление ею. Осужденные, по их мнению, сами виновны в своей участи, и обязанность работников — втолковать это преступникам как следует, не гнушаясь ничем.
Но если бы тюремный персонал состоял из одних профессионалов — а не из неудачников в других областях, непригодных для работы с людьми, это также не решило бы проблемы. Люди меняются в соответствии с окружением, а окружение — это сплошной негатив на работе и вне ее. Это общество, изолировавшее себя от преступников и тех, кто этих преступников охраняет.
Одни тюремщики, и таких меньшинство, считают осужденных людьми, совершившими ошибку и нуждающимися в поддержке. Другие убеждены в неисправимости преступников. Это с их легкой руки создается миф о безнадежности большинства обитателей тюрем.
Первые стараются всячески помочь заключенным. Вторые провоцируют неприятности в подтверждение своих позиций, мстя обществу.
Стереотипное отношение ко всем без исключения заключенным они переносят на свое общение с людьми по ту сторону тюремного забора. Выносят в мир всю грязь застенков, агрессию, подозрительность, ругань. И мир отвечает презрением.
Спрашивал я и об опасности такой работы. Напоминал ситуации захвата заложников, бунтов, недавних инцидентов с побегами, постоянную угрозу эмоциональных и физических конфликтов. Ответ был один: смирились.
Смирилось и общество. И лишь осужденных такое положение вещей не устраивает.
Предыдущие письма:
Первое письмо: воля, неволя и все, кто в доле
Второе письмо: там, где сон предпочтительнее реальности
Третье письмо: будущее прекрасно, когда оно есть
Четвертое письмо: последнее предупреждение
Пятое письмо: человек всегда на распутье
Шестое письмо: горечь сладкой мечты
Седьмое письмо: Свобода – и скомканная жизнь
Восьмое письмо: опасное соседство
Десятое письмо: «В чем была моя ошибка?»
Одиннадцатое письмо: «Жертвы и палачи»
Двенадцатое письмо: «Воспоминания все еще кровоточат»
