Письма из тюрьмы в Армении. «Воспоминания все еще кровоточат»
Это двенадцатое письмо Юрия Саркисяна
Предыдущие письма:
Первое письмо: воля, неволя и все, кто в доле
Второй письмо: там, где сон предпочтительнее реальности
Третье письмо: будущее прекрасно, когда оно есть
Четвертое письмо: последнее предупреждение
Пятое письмо: человек всегда на распутье
Шестое письмо: горечь сладкой мечты
Седьмое письмо: Свобода – и скомканная жизнь
Восьмое письмо: опасное соседство
Десятое письмо: «В чем была моя ошибка?»
Одиннадцатое письмо: «Жертвы и палачи»
[dropcap] И [/dropcap]дея рассказать о своих товарищах по несчастью зародилась давно. Правда, реализовать ее оказалось сложнее, чем я думал. (https://almomento.net/) С начала лета и по сей день нахожусь в одиночке. Общение с другими пожизненниками возможно лишь на прогулке, что является нарушением внутреннего распорядка и пресекается надзирателями. Но выбора у меня не было.
Инвалидная коляска в тюремном коридоре это редкость. В ней сидит человек, приговоренный к смерти, которой ему удавалось избежать трижды за свои сорок два года. Говорят, что самое страшное в жизни — война и стихийное бедствие. Но они его пощадили. Неумолимы оказались люди, лишенные сострадания.
Приговоренный подкатывает к лестнице, ведущей на шестой этаж, к прогулочным камерам. Дальше ему помогает подняться сокамерник. И так восемнадцать лет. Наши пути пересекались в 2007-м. На несколько месяцев. Находиться с ним рядом — уже испытание. Страдания искалеченного заключенного никого не оставили безучастным. Но мы не можем изменить эту судьбу к лучшему. Впрочем, как и собственную. Разве что, во внешнем мире найдется тот, кому это по силам.
На этот раз нас разделяли бетонные стены. И все же мы перекинулись парою фраз. Арман согласился на интервью. А через две недели коротких вопросов и ответов родилась эта история, которую я постарался передать дословно.
Арман Искандарян, уроженец города Ленинакана, 1976 года рождения, ранее не судим.
«7 декабря 1988 года, около полудня [в этот день в Армении произошло разрушительное землетрясение, погибло 25 тысяч человек — JAMnews]. Шел урок. И вдруг школа содрогнулась. Внешняя стена рухнула. Казалось, небо обрушилось, придавило, разразилось криками ужаса, безумными голосами.
Я нашел младшую сестру, спрятавшуюся под партой. Вывел ее наружу и снова вбежал в холл за нашими пальто. Едва успел выйти, как обвалилось все здание школы. Не знаю, как я остался жив. Мне было двенадцать лет. Вместе с отцом и его братьями искал и спасал из-под завалов людей.
Много, очень много погибло. Чужие и близкие. На пятый день, 12 декабря, вытащили из под плит мою двоюродную сестру, на седьмом месяце беременности. К сожалению, она умерла. Эти воспоминания все еще кровоточат и не дают покоя.
Я уверен, что выйду отсюда. Убежден в справедливости правосудия. Я пережил землетрясение, выжил в Нагорном Карабахе, избежал смертной казни. Значит, кому—то я нужен. Оба моих соучастника по уголовному делу мертвы. Один умер на воле, другой – в тюремной больнице: тот самый, который на очной ставке взвалил на меня всю тяжесть совершенного им преступления. Их нет. А я все еще жив. Мой судья — Бог, видящий человека насквозь.
Успеваемостью в школе похвастаться не могу: много времени посвящал спорту. Занимался вольной борьбой и имел определенный успех. На первенствах был абсолютным победителем. Но в жизни потерпел поражение.
Мне не было восемнадцати, когда попросился в армию, в Нагорный Карабах. Выучился на снайпера и много раз ходил с разведкой во вражеский тыл. Ничего не боялся. А через полтора года в перестрелке попал под огонь гранатомета. Получил множественные ранения и потерял ногу. По колено. Это был конец жизни.
Для спортсмена, чья жизнь – в движении, инвалидная коляска и костыли — как смертный приговор. По крайней мере, так казалось вначале. На лечение и протез требовались астрономические суммы. Пенсии по инвалидности и родительской зарплаты не хватало. Я погряз в долгах. И сломался психологически. Тогда и появились «доброжелатели».
Один из моих родственников предложил ограбить дом деревенских богачей, где, по его словам, находилось сто пятьдесят тысяч долларов и другие ценности. Ночью втроем, в масках и перчатках, мы приехали в ту деревню, незаметно подошли к дому. И вдруг зажегся свет, словно нас ждали. Хозяин выскочил и с ножом в руках бросился в нашу сторону.
Друзья сбежали, а я застыл как вкопанный. Да и куда бежать с костылем. Хозяин дома напал на меня, ударил ножом, но я подставил руку. Обхватив друг друга, мы упали на ступеньки крыльца. Беглецы потом опомнились, вернулись за мной. Увидели выбежавшую на шум жену хозяина дома, схватили ее, закрыли рот рукой, чтоб не кричала, и занесли в дом. Но, по их словам, от страха сжали горло настолько сильно, что женщина задохнулась.
Затем кинулись к нам и несколько раз ударили хозяина каким—то инструментом. Я перевязывал руку и не видел, что стало с хозяевами дома. Потом мы ушли. Ни денег, ни драгоценностей не взяли. На следующий день выяснилось, что оба супруга мертвы.
Та ночь закончилась трагедией лишь по стечению обстоятельств. Мы хотели пробраться в дом и забрать деньги. Но судьба распорядилась иначе.
Меня арестовали 14 марта. А спустя месяц, 13 апреля, родился сын. Когда я впервые обнял ребенка на свидании, у меня перехватило дыхание: какое будущее ждет моего малыша? Мальчик кричал и дергал меня за воротник рубашки. Одному Богу известно, какую боль я пережил и переживаю. Хоть кто—нибудь увидел бы в нас людей, понял по-человечески. Хоть кто—нибудь.
На допросе меня бросали на пол, обливали водой и избивали руками, ногами и дубинками до потери сознания.
Меня обманули. Обманула страна, использовав в своих целях и выбросив за негодностью после ампутации ноги. А через три года случилась беда – и снова обман, предательство. Друзья, следователь, судья. Обещали, что если я возьму все на себя, то спасу этим подельников. Мол, инвалидность гарантирует мне снисхождение судей и маленький срок. Это была ложь, и она меня погубила.
Я бы очень хотел, чтобы моя семья меня оставила, забыла, выбросила из сердца. Но эта их преданность поддерживает во мне жизнь и надежду. До сегодняшнего дня. Мои пожилые родители, жена и сын. Я часто по ночам плачу втайне от всех.
Постоянно думаю об убитых и их близких. Я уже давно себя приговорил. Живу ради моих родных. Отец всю жизнь проработал хозяйственником: мастер на все руки. Мама — бухгалтер с 46-летним стажем. Обоим сейчас за семьдесят. Теперь моя очередь заботиться о них. Если отпустят по условно—досрочному, согласен жить в любом глухом селе, лишь бы рядом с семьей».
