Могилы в оккупации. Как украинцы в странах Балтии ухаживают за захоронениями родных на оккупированных территориях
В Литве, Латвии и Эстонии в начале ноября принято поминать усопших, ухаживая за могилами близких. Для многих украинцев, чьи родные захоронены на оккупированных территориях, посещение могил стало невозможным. Новая газета.Балтия рассказывает истории тех, кто пытается сохранить связь с предками, несмотря на все ужасы войны.
Татьяна из Харькова: «Не могу просить о большем, чем убрать мусор и навести элементарный порядок»
Татьяна из Харькова сейчас живет в Клайпеде. На родину украинка не может вернуться из-за постоянных обстрелов: «Как-то съездили с дочерью, но поняли, что из-за бомбежек и психологического перенапряжения жить там невозможно».
Одной из важных потерь после отъезда из родной страны она считает невозможность посещать могилы родных. Ее мать и отец похоронены в той части Херсонской области, которая сейчас оккупирована российскими войсками.
— Папа умер незадолго до начала большой войны, — рассказывает Татьяна. — Я успела заказать памятник и даже передать аванс. Хотели успеть к Проводам (день поминовения усопших, который приходится на весну — прим.). Но установить его не успели — началась оккупация.
Представители компании-производителя памятника первое время отвечали на звонки. Но после того, как регион принудительно перевели на российские номера, связь прервалась. У женщины претензий к фирме нет. Говорит, что оставшимся в оккупации приходится нелегко — бизнесы отжимает захватническая власть, вокруг много военных страны-агрессора, хоть бы сами остались живы.
— На могиле у папы установлен хороший крест. Думаю, продержится, — надеется украинка. И добавляет: «Когда освободят [захваченные Россией территории — прим.], хочу сама приехать».
Сейчас за могилами родителей приглядывает тетя Татьяны, оставшаяся в оккупации. Связь они поддерживают через соцсети.
— Мне еще повезло, что есть люди, которые помогают, — отмечает Татьяна. — Но я не могу просить о большем, чем убрать мусор и навести элементарный порядок. Перевести деньги из Литвы на оккупированные территории невозможно. Хотя я все-таки планирую как-нибудь передать небольшую сумму, чтобы весной, на Проводы, она все-таки смогла купить венки.
Последний раз украинка посещала могилы родителей за несколько месяцев до начала большой войны. Рассказывает, что на кладбище похоронены и другие родственники, по которым она безмерно скучает. Оккупация лишила элементарной возможности проведать близких и отдать дань уважения предкам.
Ульяна, у которой мать из Мариуполя: «Искала помощи в Telegram»
Ульяна (имя изменено по просьбе героини — прим.) живет в Литве 13 лет. Девушка — украинка по матери. Эта линия ее семьи идет из Мариуполя. Там же похоронен дедушка Ульяны, который умер в 2019 году.
— Даже до полномасштабного вторжения России в Украину дорога из Вильнюса в Мариуполь не была простой и быстрой, — рассказывает она. — Мама за год до смерти своего отца перенесла серьезное заболевание, ее поездка была исключена. Дедушку хоронили наши родственники из Украины. В тот день мы с семьей пошли в костел, заказали поминовение. Хотя дедушка не был религиозным, другого способа почтить память мы не видели. Уже на службе оказалось, что в тот день отмечался праздник в честь святого, имя которого носил дедушка, а в костеле присутствовал священник из Донбасса. Мы восприняли это как знак. Дедушка при жизни любил похвастаться, и мы шутили со слезами на глазах: «Смотрите, даже сейчас сколько внимания в деталях».
Когда пришла пора ставить памятник на могиле, семья выбрала «удаленный» вариант.
— Нашли в интернете мастера по памятникам, выслали документы, подтверждающие наше родство, выбрали монумент, фотографию, эпитафию, перевели залог. Мастер сделал и установил памятник, выслал подтверждающие фото и мы перевели оставшуюся часть оплаты, — продолжает девушка.
На тот момент вопрос казался решенным. Планировали поехать в Мариуполь, когда здоровье мамы Ульяны наладится. В городе оставались друзья, которые очень помогали с текущими вопросами. Но не успели.
После начала полномасштабной войны друзья семьи выехали из Мариуполя, в городе из знакомых, к которым можно было бы обратиться, не осталось никого. Связи с некоторыми родственниками нет до сих пор.
— Все видели, что россияне сотворили с Мариуполем. Сколько убитых, покалеченных, вынужденных бежать из оккупации, сломанных судеб. Казалось бы, на этом фоне даже неловко думать о месте захоронения, — говорит девушка. — Но эти мысли были: сохранилась ли вообще могила? А памятник? Мама тоже в разговорах часто упоминала могилу отца. Осенью 2023-го накануне Дня всех святых я решила попытаться узнать, что с могилой, и по возможности привести ее в порядок.
В Google по-прежнему можно найти сайты, которые предлагают уборку могил в Мариуполе. Правда, в доменной зоне «рф» и с пометкой «Уход за могилами в России». За услугу просят 4 тысячи рублей (около 38 евро — прим). К таким «помогаторам» девушка обращаться считает для себя недопустимым: «Мариуполь — не Россия, поддерживать бизнес оккупантов я не буду. Не хочу, чтобы они вообще прикасались к могиле человека, чей город уничтожили».
Поиски Ульяна продолжила в Telegram, и нашла мастера по памятникам. Мужчина делился фотографиями своих работ — эпитафии были на украинском. Связаться с ним оказалось непросто: пришлось оставить комментарий под одним из фото. Через пару часов он отозвался. Не представился, только спросил, где могила. Когда девушка назвала кладбище, он сказал, что как раз завтра будет там работать.
Мастер сдержал слово, отписавшись на следующий день: «Не поверите, работали сегодня через ряд от вашего дедушки». И прикрепил две фотографии — до и после уборки.
— Могила дедушки сохранилась, памятник не покосился, только очень сильно зарос, — рассказывает Ульяна. — Когда фотографии переслала маме, она расплакалась и сказала, что теперь хотя бы год можно быть спокойной. Оплату за уборку могилы мужчина так и не взял.
Глядя на присланные снимки, невозможно не заметить, что ближайшие могилы тоже заросли травой — за ними явно никто не присматривает. Невольно задаешься вопросами: а живы ли их близкие? В лучшем случае они вдалеке от родины и не могут вернуться.
— Дедушка не был религиозным, не готовил костюм на смерть и вообще я не помню, чтобы он говорил о могилах и поминальных обрядах — не думаю, что ему это было важно, — заключает девушка. — И конечно, память о нем — с нами, а не под камнем где-то в Мариуполе. Но я все равно надеюсь, что Украина вернет свой город, и мы сможем приехать на могилу деда в первый раз после его смерти — это нужно не ему, а нам.
В этом году Ульяна снова решила обратиться к мужчине, который помог с уборкой могилы. Но переписка оказалась удаленной. Обращаться ей больше не к кому, а могила, вероятно, опять зарастет травой.
Светлана из Рубежного: «Маму хоронили четыре дня во дворе дома. Выбежим — покопаем — убежим»
Светлана застала начало полномасштабной войны в Рубежном — городе в Луганской области, который в первые недели российского вторжения был разрушен, а потом оккупирован. Что пришлось пережить его жителям, кажется одновременно невероятным и чудовищным.
— Хотя война пришла в первые же часы 24 февраля, самые сильные бои в нашей части города начались 9 марта, — говорит Светлана. — Первое время мы еще могли передвигаться по улицам, работали магазины, аптеки, заправки. Но по мере продвижения рашистов становилось все более опасно.
Женщина работала на складе чулочно-носочной продукции, у ее мужа был небольшой магазин на рынке. Позже у них спросят: «Почему же ждали, не эвакуировались?» Но супруги не могли оставить глубоко больных родителей, которые нуждались в постоянном уходе.
— За несколько дней до полномасштабного вторжения россиян у свекра случился инсульт, его парализовало, — продолжает женщина. — Он прошел обследование, назначили лечение. Когда обстрелы участились, врачи решили перевести большинство пациентов в бомбоубежище, а нам предложили забрать свекра домой. С каждым днем ему становилось все хуже. Он, наверное, даже не до конца понимал, что происходит, хотя был в сознании.
Матери Светланы за три года до начала большой войны поставили диагноз: болезнь Альцгеймера и деменция.
— Маму я считаю сильной женщиной. Она меня воспитывала одна, но сделала все, чтобы я не ощущала отсутствие отца, — голос нашей собеседницы оживает, когда она переходит к этим воспоминаниям. — Она мне дала все, и я не представляла, как могу оставить ее на попечении кого-то другого. Это был мой долг, заботиться о ней. Три года свой график я подстраивала под ее нужды: приходила, заботилась, гуляла. Нелегко видеть родного человека в таком состоянии. Но я не делегировала работу другим, не передавала эти обязанности.
Жизнь пожилой женщины постепенно угасала, а в 2022 году ее состояние ухудшилось.
— Она увядала на глазах: словарный запас становился все меньше, ее приходилось кормить с ложечки, — вздыхает Светлана. — Перед февральскими событиями стало еще хуже. С трудом ее поднимала и пересаживала на кресло. Но даже сидеть долго она не могла.
Резкое ухудшение обстановки в городе произошло 9 марта. В тот день женщина по привычке отправилась к матери, но попала под сильный обстрел. Раздались оглушительные взрывы, рядом сыпались осколки стекол, были слышны крики. Чуть позже она узнает, что погибли две женщины, которые шли прямо за ней.
— От неожиданности я присела, лихорадочно думала, что делать: чи бежать, чи лежать, чи ползти, — Светлана говорит с паузами, заметно, что воспоминания ей даются тяжело. — Спрыгнула в канаву, прокралась в ближайшие дворы и короткими перебежками добралась до больницы, где находился муж — он в это время забирал свекра.
Перевезли в его квартиру, где отец мужа жил со своей женой. Это был последний раз, когда мы видели его живым.
С того дня город превратился в сплошную зону боевых действий. В домах пропало электричество, водоснабжение, телефонная связь работала с перебоями.
— Через несколько дней мы решили перевезти маму к нам домой — помочь нам согласились сотрудники Службы по чрезвычайным ситуациям, — вспоминает Светлана. — Этот спешный переезд напоминал скорее спецоперацию: у нас были считанные минуты на сбор вещей. Пока ехали, я смотрела через окно автомобиля и не узнавала город: там полдома разрушено, здесь магазин сгорел.
Если бы они задержались на день-два, то мать вряд ли бы удалось перевезти. В последующие дни обстреливали даже машины медицинской помощи — в ту часть города было бы никак не добраться.
После переезда матери на душе женщины стало спокойнее, чего не скажешь об обстановке в городе: взрывы раздавались все чаще. Практически все время приходилось проводить на полу квартиры — беспрестанные обстрелы не давали шанса даже пробраться на кухню и приготовить чай, чтобы согреться.
— Мама к тому времени практически не ела, а ночью 19 марта она ушла. Это произошло, можно сказать, тихо и красиво, — вздыхает Светлана. — На следующее утро стали решать, что делать. Один из соседей посоветовал перенести маму в бесхозную квартиру. Решили оставить ее тело там.
В течение четырех суток супруги укрывались от бомбежек в подвале соседнего дома. Все это время их терзал вопрос: как быть?
Выходить из укрытия было крайне опасно, и они приняли непростое решение: похоронить маму Светланы во дворе дома.
— Земля была замершей. Могилу копали четыре дня. Выбежим — покопаем — убежим. Получилась даже не яма, а небольшое углубление, — голос нашей собеседницы дрожит. — Мы ее лишь слегка прикопали. А вокруг постоянно раздавались звуки взрывов и автоматные очереди.
Еще несколько недель Светлана с мужем провели в подвале с другими соседями. Когда стало невыносимо, все вместе они решили выйти из укрытия. Это было 27 марта. В микрорайоне целыми оставались лишь пять домов. Город был заполнен военными из т.н. «ЛНР» (Луганская народная республика — квазиобразование, созданное по инициативе России).
— Только тогда мы узнали, что свекор умер десять дней назад, его тоже похоронили во дворе дома. Соседи смогли соорудить какое-то подобие креста с табличкой, — рассказывает Светлана. — Свекровь к тому моменту уже уехала из города, и мы также решили эвакуироваться, отправившись в село неподалеку, где у друзей пустовал дом.
В относительной безопасности супруги оставались до начала мая 2022 года, пока в селе не начались проверки, обыски и расстрелы проукраински настроенных активистов.
— К тому моменту я узнала, что у нас ничего не осталось: наш дом и соседние здания сгорели, магазин мужа — тоже. Склады, где я работала, разграбили, — описывает мрачную картину наша собеседница. — А в подвале, в котором мы укрывались на протяжении нескольких недель, погибли бабушки — они задохнулись во время пожара.
Понимая, что сейчас их ничего не удерживает и не собираясь получать российские паспорта, Светлана с мужем решили ехать в Латвию.
— Перед этим мы все-таки заехали в Рубежное, забежали к родителям мужа. Дверь была взломана, мы наскоро собрали кое-какие вещи, — вспоминает украинка. — Заехали в свой район. Я хотела сделать холмик в месте захоронения мамы, но не смогла — начался очередной сильный обстрел.
Последние два с половиной года женщина живет в Цесисе, на северо-востоке Латвии. Возвращение в Украину, пока ее родной город находится под российской оккупации, она считает невозможным.
-Маму перезахоронил мой брат, который остается в Рубежном, — касается она сложной темы. — Найти ее могилку было непросто — она же никак не была обозначена. Я его направляла по телефону: пройди два моих окна, потом поверни налево, сделай пять шагов. Но маму он так и не нашел.
Только через полгода, в очередной раз придя на место, он заметил рукав ее пижамы. Видимо, прилетевшим снарядом отбросило землю.
Он выкопал маму и похоронил на кладбище, где лежат другие наши родственники.
— У меня до сих пор остается боль в душе, что не смогла достойно похоронить родного человека, — признается Светлана. — Очень страшно, когда не можешь проводить близких. Но видит Бог, я сделала все, что могла: секунда промедления — и я могла остаться лежать рядом.
«Говорите себе: это не моя вина, так распорядилась жизнь». Рекомендации психолога
Хотя у Литвы и Украины частично общая история, культурные ценности все же отличаются — это касается и дня всех Святых, — говорит психолог Анна Фиялко. В Украине день Памяти умерших обычно приходится на неделю после Пасхи и он сакрально важный: многие верят, что ритуалы в эти дни помогают близким, которых уже нет рядом.
Невозможность выполнить ритуалы оказывает большое психологическое давление на родственников, и неважно, по какой причине не удалось посетить кладбище, заказать панихиду и подать милостыню «За Царство небесное». Для многих людей это долг, и «неуплата» обычно сопровождается тяжелыми эмоциональными переживаниями.
Что же делать и как сохранить хоть каплю психологического ресурса в современных реалиях? Психолог Анна Фиялко дает несколько рекомендаций:
- Напоминать себе «Это не моя вина, а так распорядилась жизнь».
Очень часто люди нашей культуры склонны воспринимать многие вещи на свой личный счёт, хотя на самом деле они не могут никак на это повлиять.
- Сходить в костел или церковь и заказать панихиду по умершим.
Это тоже ритуал памяти и заботы о близких, которых больше нет рядом.
- Делать добрые дела с мыслью «За царство небесное».
- Поухаживать за заброшенной могилой там, где вы находитесь.
Если есть возможность, силы и ресурсы, можно привести в порядок заброшенное захоронение, отдав дань тому, что, возможно, найдется такой же хороший человек, который присмотрит за могилами ваших близких.
- Говорите себе: «Пока мы помним, они живы, они с нами».
«Когда связи теряются, человек ощущает отчужденность и потерю». Комментарий психотерапевта
Посещение кладбищ и уход за могилами — одна из христианских традиций, и с ней связано наше особое отношение к местам захоронений, замечает доктор психотерапевтических наук, основатель и руководитель Рижского Гештальт института Артур Домбровский.
— Мусульмане, например, на кладбища не ходят: считается, что душа уже не там, — говорит он.
А для христиан кладбища — сакральные места. Достаточно посмотреть, с какой любовью и заботой облагораживают могилы близких в странах Балтии, Польше, Украине, Беларуси. Лычаковское кладбище во Львове вообще напоминает музей: старинные фамильные склепы представляют собой скульптурно-архитектурные комплексы.
По его словам, в этой связи уместно говорить скорее про культурный код, чем про психологию: «Мне кажется, это скорее не про умерших, а про связи. Сохраняем ли мы нечто, что нас объединяет? Еще что-то значим друг для друга или уже все? Когда кто-то безвозмездно ухаживает за могилами, он отвечает на вопрос утвердительно. Мол, мы по-прежнему одно племя. В этом смысле фактор общности важнее, чем экономическая сторона».
Когда такая связь теряется, человек ощущает отчужденность и потерю. Это движение в сторону одиночества, исключение из союза отношений.
— В древности был широко распространен ряд страшных наказаний, но одним из наиболее жестоких считалось изгнание из города, — напоминает исторический факт Артур Домбровский. — Так, Сократ предпочел смерть уходу из Афин.
Психотерапевт проводит разницу между экономическими мигрантами и военными беженцами. Даже если человек не ездит на родину, потому что за границей хорошо, у него всегда есть возможность вернуться домой. У многих украинцев теперь иначе: одним опасно, другим просто некуда.
У Артура Домбровского два совета в такой ситуации. Во-первых, перестать жить одной только надеждой вернуться, не создавать из естественного желания фетиш. А жить в месте пребывания, наслаждаться маленькими радостями, ощущать окружающее пространство.
А во-вторых, как говорят психологи, находиться в референтной группе. То есть в окружении значимых людей, которые вас услышат и с которыми можно делиться переживаниями.
— Страдание в одиночестве — движение в сторону ада, — заключает психотерапевт. — А переживание этих эмоций вместе — просто трудная ситуация. Самоизоляция же ведет к потере сил для борьбы. Человек в раздраженном и депрессивном состоянии не принимает хорошие решения. Тоска в этом случае плохой помощник.
Проект создан и опубликован при поддержке «Медиасети»
exchange
