"Когда ты пришел к нам, ты уже умел есть сам" - про детей "из пробирки" и про усыновление
Нино Хажомиа, 40 лет, Тбилиси. Дети «из пробирки» и усыновление
«По своим биологическим данным, я не могла иметь детей. Если бы не развитие медицины, ребенка у меня не было бы никогда. Саба, которому сейчас 13 лет, — генетический ребенок: мой и мужа. Он появился благодаря технологии In vitro («в пробирке»).
Я всегда считала, что будет чудом, если появится Саба. Церковь уже давно приучила к тому, что является противницей прогрессивных идей, и в числе прочих запрещает In vitro фертильность. Спустя годы я схлестнулась с одним священником. Он сказал, что я достойна анафемы, поскольку пошла против воли Всевышнего и искусственным путем получила ребенка. Дескать, Всевышний желал, чтобы я оставалась бесплодной.
Я ответила довольно жестко: если Всевышний желал, чтобы я оставалась без детей, то In vitro не дал бы никакого результата, так что иди и свою бабушку предавай анафеме.
Саба успешно родился, хотя все девять месяцев существовала опасность того, что ничего не получится. Весь этот период меня не покидала мысль о том, что обязательно надо будет завести второго ребенка, усыновить.
Это решение имело свою подоплеку.
Несколько десятилетий назад в передаче «60 минут» я устроила журналистское расследование в Коджорском детском доме, в котором очень жестоко обходились с 3-летним ребенком. Помню один кадр: 3-летний малыш перед сном сложил одежду и обувь под подушку, чтобы не отняли, чтобы на следующий день не остаться голышом, чтобы было что надеть.
Это была шокирующая сцена, я ее никогда не забуду. Тогда и подумала впервые – сколько бы детей не родила сама, а одного все равно усыновлю и обеспечу ему нормальную жизнь в семье.
И когда Сабе исполнилось полтора года, я приступила к исполнению мечты – я и муж записались в очередь желающих усыновить грудного младенца.
Наши родители это решение встретили очень агрессивно. Несмотря на то, что мама моя верующая, она всячески старалась убедить меня в том, что я совершаю ошибку. Говорила, что это «стыдно», что генетика имеет огромное значение, а потому не известно, каким вырастет приемный ребенок. Я не слушала никого.
Наверняка многие не знают, что в Грузии усыновление возможно двумя путями: нелегальным и легальным. Первый заключается в том, что изначально выбирается беременная женщина, не желающая делать аборт, или не сделавшая его в допустимый срок. Такой женщине выплачивают определенную сумму, и ребенок из роддома сразу попадает в семью. Это легче проворачивать в регионах. Стоимость — от двух до пяти тысяч долларов. Но бывают случаи, когда роженице выплачивали и десять тысяч.
Но мы изначально выбрали легальный путь. Официально оформили заявление на усыновление. В специальной форме можно указать основные условия усыновления: скажем, цвет кожи, волос, глаз, этническое или религиозное происхождение, физические данные малыша и т.п. Для ускорения процесса мы никаких условий предъявлять не стали, на любого ребенка были согласны. Тем не менее, ждать пришлось десять лет!
Через четыре года после оформления заявления, я позвонила в агентство, и мне сказали, что я 662-я в очереди. Элементарный арифметический подсчет показал, что ребенка я получу, когда самой исполнится 70-80 лет! Тут, конечно, имеем дело с изъянами в законодательстве.
Детей, лишенных заботы, в Грузии немало, но в списки, допускающие усыновление, они не включаются, если хотя бы раз в полгода в детском доме их кто-то навещает. Это могут быть даже дальние родственники, которых ребенок может и не знать толком. Из-за такого «пункта» в законодательстве ребенок может прожить в детском доме до достижения совершеннолетия. Он считается «потенциально возвращающимся в родную семью». Поэтому усыновление – очень долгий процесс.
Мы провели десять лет в ожидании, пока не наступило 28 декабря 2013 года – нам позвонили и сказали, что есть «подходящий» ребенок, его можно увидеть в Рустави в принявшей его семье, ему девять месяцев. Поначалу подумалось, что кто-то разыгрывает, предновогодний розыгрыш, скажем, парней из «Комеди-шоу». По моим подсчетам, не могла так быстро очередь двигаться, чтобы до меня дошло. Позже узнала, что Николоз был ребенком, отвергнутым всеми.
Решила на другой же день поехать, увидеть ребенка. Сабе тогда уже одиннадцать лет исполнилось. Всю ночь я не спала. Это была самая кризисная ночь в моей жизни. Внезапно всего испугалась. Испугалась того, что в какой-то момент могу начать уделять Сабе больше внимания, и Николоз окажется на втором плане, что могу не понять сразу, что совершила ошибку… Это была ночь в борьбе, которая завершилась победой Николоза. Я приняла решение.
Наша первая встреча укрепила меня в собственной правоте. Как увидела младенца, завернутого в плед, сразу ощутила, что это тот самый, «мой» ребенок, которого я ждала десять лет.
Но предстояли еще бюрократические процедуры – суд, реестр, встречи с социальными работниками. Без всего этого ребенка было не забрать. На это ушло еще два месяца.
В течение этого времени я периодически думала о биологической матери Николоза. Чувствовала определенную солидарность с ней. Может, она очень нуждалась, может элементарно денег на еду не хватало, а тут еще ребенка растить, и она была вынуждена отказаться от него?!
И я решила найти ее, поговорить с ней как женщина с женщиной. И если бы она сказала, что хочет вернуть ребенка, то вернула бы и помогала ей материально каждый месяц. Начала поиски, добралась и до региона, и до села, где она жила.
Единственное, что меня остановило, это то, что в процессе поиска вдруг поняла – эта женщина ни одного дня не боролась за своего ребенка. Она бросила Нику в роддоме, убежала оттуда.
28 февраля 2014 года Ника «вступил» в наш дом, и в ту ночь мы впервые спали, обнявшись.
Мои страхи по поводу того, что своему биологическому ребенку я буду оказывать больше внимания, оказались беспочвенными. Никакого значения не имеет, родить биологического ребенка, носить в животе или усыновить. Главное – любовь, забота, с которой относишься к ребенку. И я не помнила зачастую, что Ника не является генетически моим ребенком, внутри меня нет разницы между Никой и Сабой.
Я считаю, что родители совершают ошибку, когда скрывают от приемного ребенка то, что он усыновлен. Думаю, родители поступают так, потому что ими движут эгоистические цели. Ребенок обязательно должен знать правду о своих биологических родителях.
Когда Ника достигнет подходящего возраста, когда станет способен осознать, то, если сам захочет, я обязательно расскажу, кто его мама. Сейчас Нике четыре года, но уже какие-то «подготовительные диалоги» состоялись.
Например, спрашивает иногда: «Мама, я твое молоко ел?» Я отвечаю: «Нет, сынок. Когда ты пришел в наш дом, ты уже был большим и ел обычную пищу». Ника спрашивает: «А где я был до этого?» Отвечаю: «В одной хорошей семье, которая растила тебя несколько месяцев, а потом мы тебя забрали к себе».
После того, как Ника оказался у нас, мы отмечаем два дня рождения: 28 февраля – день, когда он «переступил» порог нашего дома, и 13 марта – настоящий день рождения. Думаю, в будущем это поможет ему безболезненно осознать все произошедшее, а нам легче будет ответить на вопросы, если они возникнут.
Я совершенно не согласна со стереотипом, когда говорят, что ребенку не надо знать о том, что он приемный, что это вызовет стресс. Думаю, стресс у него возникнет тогда, когда он узнает правду от так называемых «доброжелателей». И он обязательно обвинит тебя в том, что рос во лжи.
Я часто думаю о том, не буду ли ревновать Нику к его биологической матери, если он захочет с ней познакомиться или захочет жить у нее. В такие минуты ставлю вопрос следующим образом: если мы, родители, хотим ребенка не для того, чтобы в старости было на кого опереться, а для того, чтобы вырастить его сильным любящим человеком, то никаких оснований для подобной ревности быть не может.
* * *
Социальный проект «Женщины из Грузии» осуществляется Женской инициативной группой «Голос женщины». (авторы Маико Читая, Ида Бахтуридзе, Нино Гамисония). Фото: Нина Баидаури, Саломэ Цопурашвили. Проект реализуется при поддержке Национально-демократического института (NDI) и финансовой поддержке Шведского агентства развития (SIDA).
