Лаша Бугадзе, Тбилиси

Под занавес «революции роз», когда я высказывался патетическими панегириками в адрес грузинского общества (во время революции все патетичны, поскольку суть революции противоречит естеству), один из соратников главного лидера оппозиции, а впоследствии активный представитель его власти (а сейчас отошедший от него), остудил мой пафос странным самовосприятием и оценкой ситуации в особо прозаической форме:

— Какое еще общество —  я тебя умоляю! Все мы вместе плещемся в одном я*це Миши.

Возможно, именно он объективно оценивал реальность, а не я. Но, во-первых, мне совершенно не понравилась оценка, данная им обществу (если угодно, то сам пусть плещется где угодно, а меня и общество оставит в покое) и, во-вторых, мне было несколько удивительно, как у внешне свободного человека могло оказаться такое страшное самовосприятие: какого бы низкого мнения я не был бы о себе и нашем обществе, наверное, я все-таки постеснялся бы определять место и самого себя, и нашего общества, пусть и находящегося в иллюзорном эволюционном процессе, таким уродливым определением…

Но этот человек (или мальчик, тогда ему больше подходило именно «мальчик» в силу юного возраста) был абсолютно искренен, когда видел возможность самореализации в политическом организме политического лидера: он действительно был составляющим элементом политического тела лидера «революции роз» и к тому же точно ощущал, в какой части тела находится предназначенное ему место.

Тогда этот лидер обладал молодым и здоровым телом и, не скупясь, по-тинейджерски источал энергию. Соответственно, пребывание частью его тела означало быть частью этой энергии. Также и частью того либидо, чувствительные флюиды которого сопутствуют власти.

Либидозность власти незаметно приближает нас к телу лидера…

Это означает, что уже не существует понятий «мое» и «его», поскольку тело лидера становится нашим, так же как наше – его. Как говорится, одна душа — одно тело.

Это означает, что мы уже чувствуем телом лидера, кого ненавидим и кого любим…

Это означает, что не только мышлением (это второстепенно), но голосом, манерой разговаривать, лексикой, физическим телом начинаем походить на лидера и уже не отличаем наше тело от его.

Это означает, что его критерии становятся нашими критериями, так как они соприкасаются с нашими подкожными либидозированными клетками, выбирающими лидера…

Поскольку его телу доверяем больше, чем собственному…

Больше доверяем его вкусу, чем своему…

Хотя все это до того, пока упомянутое тело лабильно, чувственно и привлекательно. Но как только теряется физическая или содержательная форма, когда теряется то главное, из-за чего нам нравилось находиться в его теле и смотреть на мир из его тела, то есть власть, мы начинаем убегать так, словно от вони гниющего мяса.

Поскольку постаревшее тело никого не привлекает.

Тот, кто когда-нибудь был частью этого большого тела, старается отвержением его спасти себя от старения и, возможно, от гибели, поскольку появляется предчувствие того, что потерявшее форму тело прежним не станет никогда, в лучшем случае постарается сохранить вес, а в худшем деградирует еще больше.

Но это постаревшее тело, для кого-то все еще либидозное  и привлекательное (существуют ведь фанатики политические фетишисты, обладающие необъяснимым и неприемлемым для других вкусом), таким без претензий нравится свой политический образ, они и любят его таким, какой он есть, и точка. Но есть и другие – более прагматичные и политически уязвимые, у которых больше ничего не осталось, кроме этого тела. Они стараются занять освободившиеся места пусть и потерявшего форму, но так или иначе ставшего частью истории организма… Поскольку ни одно другое политическое тело их не приняло, они надеются остатками температуры этого тела все-таки восстановить иммунитет и функцию.

Очень интересно, есть ли способность у отделившихся от него частиц найти независимую форму своих тел? Вернуть голову или вообще построить новое тело из остатков бесформенного и деградировавшего? Вернуть или восстановить голос и лексику, руки и ноги, собственные, а не его критерии, мозг и другие органы, в том числе тот, где по признанию одного из них, можно было совершенно безопасно и безмятежно когда-то плескаться…