Жизнь через колючую проволоку в Грузии: линия разграничения
Жизнь в зоне грузино-осетинского конфликта. Публикацию подготовил украинский телеканал «Громадское»
«Вот и маршрутка Гори-Цхинвали приехала», — говорит 78-летний Виталий Касрадзе, стоя на дороге, ведущей из грузинского города Гори в Цхинвали, столицу оккупированной Россией Южной Осетии. Мы в двухстах метрах от линии разграничения в грузинском поселке Эргнети. Он граничит с Цхинвали. Кажется, что микроавтобус направляется прямо к КПП, за которым — Южная Осетия. Но все-таки останавливается.
Дальше дорога, которую перерезают зеленые баннеры. Но проезда нет. «Простите, маршрутка Гори-Эргнети. В Цхинвали никто не ездит и никого не пускают», — поправляет себя Виталий Касадзе, осетинский грузин с Эргнети.
«Российские «видеоглаза» за нами наблюдают»
Десятки лет он жил в Цхинвали. Там и сейчас живет его сестра, которая вышла замуж за осетина. После российско-грузинской войны в августе 2008-го он ни разу ее не видел. Вдоль линии разграничения между непризнанной Южной Осетией и остальной Грузией таких историй сотни — с контролируемой правительством части Грузии на неподконтрольную южноосетинскую не пускают ни к родственникам, ни на могилы родителей.
Контроль за линией разграничения после войны 2008 года переняло пограничное управление ФСБ России. Оно-то и установило такие жесткие правила — фактически оборвало все человеческие контакты между грузинами и осетинами.
Жители Южной Осетии попадают сейчас в Грузию через территорию России. Они едут через Северный Кавказ к пропускным пунктам между РФ и Грузией и заезжают на территорию последней по российским загранпаспортам. Кроме них, они еще имеют южноосетинские паспорта, выданные фактической властью непризнанной республики.
Одновременно вместо заборов на линии разграничения постепенно протянули колючую проволоку. Большинство КПП в селах на линии разграничения закрыты — ни люди, ни транспорт ни с той, ни с другой сторон их не пересекают.
Разрешение ездить через линию, которую россияне и осетины называют «государственной границей», а грузины и международное сообщество «линией разграничения», имеют жители осетинского Ахалгори (осетинская версия названия — Ленингор). Для этого они должны оформить специальный пропуск.
«Через линию никто не переходит. Здесь так все запечатано, что это невозможно. Здесь у российских пограничников есть «видеоглаза». Мы с вами сейчас здесь стоим, а они смотрят», — рассказывает Виталий Касрадзе.
«Сначала эту линию охраняли осетины, теперь там только россияне. Осетина нет ни одного. Здороваются с нами иногда через проволоку,» — говорит мужчина. Он спешит за своими двумя коровами. Пасет их просто рядом с колючей проволокой.
Мужчина отстроил свой сожженный дом — четыре года после войны жил то в Тбилиси, то в грузинском городке Каспи — в доме, где раньше проживала осетинская семья.
Была такая практика. Грузины находили осетин, которые вынуждены были покинуть свои дома в грузинских селениях и городах, и договаривались с ними, что поживут в их доме, пока восстановят собственный. Осетинская семья Виталию Касрадзе не отказала.
В нескольких сотнях метров через бархатную зелень деревьев в окрестностях Цхинвали уже виднеются здания, принадлежащие российским военным.
У них там военная база с полигоном Дзарцеми. Если там учения, над Эргнети громыхает и гудит, как в сильную непогоду.
По плану Медведева-Саркози, который должен был урегулировать российско-грузинский конфликт 2008 года, россияне должны были отвести свои войска на линию, предшествующую началу боевых действий. Де-факто же их подразделения сегодня полностью контролируют ситуацию и вдоль линии разграничения, и на всей территории Южной Осетии. Грузины должны были вернуть собственные вооруженные силы в места их постоянной дислокации. Сейчас с грузинской стороны на линии разграничения дежурит только полиция.
«Как ты туда попала? Возвращайся!»
Цхинвали начинается практически сразу за Эргнети. Последние дома поселка от югоосетинской столицы отделяют река Лиахви и еще один ручей.
«Вот здесь в кустах могут уже сидеть российские пограничники», — показывает рукой на другую сторону ручья Лия Чилачидзе. Она живет в Эргнети. Сейчас возглавляет фракцию правящей партии «Грузинская мечта» в представительском органе местного самоуправления Гори — сакребуло. О себе рассказывает, что ей трижды пришлось начинать жизнь сначала. Первый раз, когда в 1991-м в разгар грузино-осетинского конфликта убили ее мужа, а она вынуждена была уехать из Цхинвали. Второй — в 2008-м, когда ее дом в Эргнети сожгли во время войны и пришлось искать временное жилье, существовать за счет «гуманитарки». И третий — когда вернулась восстанавливать дом в Эргнети.
После гибели мужа сама поставила на ноги троих детей. Чтобы оплатить их обучение, открыла в своем доме мини-отель для тех, кто приезжал на Эргнетский рынок. До 2004 года он был центром торговли и общения осетин и грузин. «На него приезжали со всего Кавказа», — вспоминает Лия. У нее преимущественно останавливались осетины. «Этот рынок объединял людей. Государство в этом не играло никакой роли. А потом Саакашвили со своей «авантюрой» закрыл этот рынок», — рассказывает она.
Грузинские песни на осетинских свадьбах и грохот артиллерии и танков на российском военном полигоне — вот звуки, которые сегодня долетают со стороны Цхинвали во двор Лии Чилачидзе.
«Они (осетины — ред.) грузинские песни поют на свадьбах и танцуют под грузинскую музыку. При этом говорят, что не хотят видеть грузин. Недавно мне позвонила моя подруга, которая работает в Тбилиси, и ей в трубку было слышно музыку. Она спрашивает: «Свадьба?» Я отвечаю: «Да, да, свадьба. Я в Цхинвали». Она чуть не потеряла сознание: «Как ты туда попала? Возвращайся!»
Лия Чилачидзе может слышать песни, которые поют на осетинских свадьбах, но не может позвонить своим друзьям в Цхинвали. С ними общается только в социальных сетях. «Там российский мобильный оператор. Кроме того, я не хочу, чтобы у них из-за меня были проблемы, не хочу, чтобы на них давили из-за того, что общаются с нами», — объясняет она.
Над Цхинвали — июльское солнце в зените. Медленным взглядом Лия Чилачидзе осматривает привычный для себя вид неприступного, родного и чужого одновременно, города. Она может описать там каждый дом. Сбоку, за колючей проволокой, на нее и на нас смотрят те же российские «видеоглаза», о которых нам говорил Виталий Касрадзе. Это большая камера видеонаблюдения, установленная на высоком столбе или, скорее, на башне.
Эти камеры помогают россиянам ловить «нарушителей» с обеих сторон: за «незаконное пересечение государственной границы» забирают в Цхинвальский СИЗО. Местные рассказывают, что задержанных осетин держат там по два дня.
Если речь идет о грузинах, которые пролезли через проволоку с грузинской стороны, то последствия могут быть разными. Чтобы освободить людей, подключаются грузинские власти, Международный Комитет Красного Креста, Миссия наблюдателей ЕС. Иногда это удается.
Иногда все заканчивается судебными приговорами, как в случае с 30-летним Георгием Гиунашвили. Он перешел на южноосетинскую сторону, как заявляют его родственники, для того, чтобы посмотреть на свой брошенный в Южной Осетии дом. Там его схватили, обвинили в участии в незаконной вооруженной группировке и приговорили к двадцати годам лишения свободы. КГБ Южной Осетии утверждает, что Гиунашвили участвовал в «самообороне» села Дисе Цхинвальского района. Грузинские власти назвали эти обвинения «надуманными».
Российско-осетинская сторона допустила мать Георгия на свидание с сыном. Его родные говорят, что он в тяжелом состоянии. Но рассказывать нам больше о его положении они отказались. Опасаются, что могут таким образом ему навредить.
«Занято»
Сейчас в подвале своего восстановленного дома Лия Чилачидзе создает музей войны 2008 года. «Он будет доказательством того, что мы пережили. Люди должны увидеть, что здесь произошло. Многие из тех, кто живет далеко отсюда, например, в Тбилиси, не знают, что мы пережили здесь. Мы должны зафиксировать все факты, но это не будет музей агрессии. Когда-нибудь — лет через десять-двадцать — все эти стены рухнут. Все эти линии временные. Вы думаете, в Цхинвали этого не понимают?»
В музее Лия Чилачидзе собрала изуродованные пожаром и кассетными бомбами вещи — пианино, детские игрушки, колыбель для младенца, скрученные от плавления стеклянные бутылки. При входе на стене проступает написанное большими буквами слово «Занято».
До того, как сжечь дом, то россияне, то добровольцы-кавказцы в нем какое-то время жили. Лия планирует накрыть надпись стеклом, чтобы дожди и снег не стерли со временем это слово.
Виталий Касрадзе говорит, что дома в Эргнети в 2008 году поджигали осетины. Здесь их называют то «самообороной», то «добровольцами». Иногда говорят, что дома грузин разрушали «кавказцы», не уточняя национальности нападающих. Российская армия, как вспоминают, в этом не участвовала. В то же время, ее военные не препятствовали вооруженным группировкам поджигать жилища и мародерствовать.
«В Эргнети разрушили 80 процентов домов. В 1991-м, когда случился конфликт, наши (грузины — ред.) испортили им имущество. И эти ответили нам в 2008-м тем же», — говорит Виталий Касрадзе.
Верит ли он, что ежемесячные встречи делегаций Грузии, Южной Осетии и России при посредничестве миссии наблюдателей Европейского Союза на КПП в Эргнети могут изменить или решить конкретные проблемы людей, например, с тем же пересечением административной линии?
«Эти встречи с осетинами ничего не дадут. Есть категория людей и здесь, и там, которые не могут найти общий язык никак. И не найдут, если их не возглавят умные люди. А таких нет сейчас. Они наоборот делают. Те, кто сидят наверху, хотят войны. Они хорошо зарабатывают, а нам что? Ничего. И что у вас сейчас (в Украине — ред.), что у нас — разницы никакой нет», — отвечает мужчина, глядя вперед, на очертания Цхинвали.
В Гори у офиса миссии Евросоюза можно увидеть длинный ряд ее раскрашенных европейскими эмблемами и флагами внедорожников. Действительно ли они им пригодятся? Мандат миссии ограничивается мониторингом ситуации вдоль линии разграничения с грузинской стороны. На российско-осетинскую их не пускают.
Белым по зеленому: «Государственная граница»
Еще девять лет назад, до войны, административную линию между Южной Осетией и остальной Грузией грузины и осетины могли пересекать, чтобы попасть на соседний рынок или на могилы родителей. Сейчас вдоль этой линии россияне расставили зелено-белые баннеры с надписями «Государственная граница» и «Южная Осетия». Режим существования этой линии скорее напоминает границы большого гетто, а маршрут ее прокладки и устройства с помощью колючей проволоки после войны 2008 года россияне и осетины определяли по собственному усмотрению.
Так, в грузинском селе Хурвалети они протянули проволоку так, что двор 83-летнего Дато Ванишвили оказался на оккупированной россиянами стороне, а остальная часть села — на контролируемой Грузией. В советские времена этот поселок принадлежал Горийскому муниципалитету Грузии — не Южно-Осетинской автономной области.
Грузинский осетин Дато Ванишвили отказался переезжать туда. Вместе с женой Валентиной и внуком Малхазом он живет сейчас прямо под колючей проволокой. «Они (россияне и осетины — ред.) сказали мне — или иди к нам, или уезжай отсюда. Куда я отсюда уйду? Я здесь 80 лет живу», — говорит мужчина.
Он принципиально не использует российские рубли, получает грузинскую пенсию в лари и подчеркивает — российских пограничников не боится. В настоящее время к Дато Ванишвили ездят вереницы различных международных делегаций, чтобы поздороваться с ним через колючую проволоку. Побывал там в июле 2017 года и украинский президент Петр Порошенко. Малхаз Ванишвили после выступления украинского главы государства убежден, что проволоку скоро уберут.
В день, когда к Дато приехали мы, он утром принимал молдавскую правительственную делегацию. Молдаване пообещали привезти в следующий раз для его внука ноутбук.
Местные жители рассказывают, что после таких визитов к семье Ванишвили приходят для «профилактических бесед» российские пограничники. Сам он в этом проблемы не видит. Голова у него болит из-за другого — как бы найти жену для 28-летнего Малхаза. Он просит полицию или визитеров, чтобы помогли ему с этим.
Сам внук ехать дальше от колючей проволоки и российских пограничников не собирается. Говорит, что будет жить здесь и дальше.
Еще одна проблема Дато — как доставить в больницу его жену. Осетинские врачи предлагали ему положить ее на лечение в Ахалгори. «Как я туда ее повезу? Я никого там не знаю. У нас никого там нет», — говорит он. Приходили к Валентине Ванишвили и грузинские врачи. Осмотрели ее прямо через колючую проволоку, сказали, что нужно везти в Гори или в Тбилиси. Туда им не разрешили ехать представители фактической власти Южной Осетии. В итоге Валентина Ванишвили так и осталась дома без помощи врачей.
На вопрос «чем помочь», она отвечает: «Продуктами». Грузинские полицейские, которые дежурят у линии разграничения с грузинской стороны, передают через проволоку семье Ванишвили хлеб.
Мужчина с двумя домами на «границе»
Хурвалети — не единственное грузинское село, где колючая проволока пролегает так, что располовинила человеческие жизни. Другой пример — село Двани Карельского района. Три года назад российско-осетинская сторона заявила, что перенесет линию разграничения в этом селе на 50 метров вглубь грузинской территории. Грузия заявляет о такой ползучей оккупации на несколько сотен метров и на других участках де-факто административной линии.
Дом Мераба Мекаришвили в Двани оказался как раз в зоне тех 50 метров. Когда он об этом узнал — за четыре дня перенес все свои вещи и стройматериалы на 120 метров дальше от этого своего дома. И начал возводить на том месте новый дом. Теперь у него два дома на линии разграничения: старый — разрушенный во время войны 2008 года, затем отстроенный и в конце концов покинутый, — и новый, который сейчас возводится.
Старый дом был крайним — за ним почти сразу начиналось осетинское село.
Новый дом тоже будет крайним. Другие семьи, которые жили под самой линией разграничения, покинули свои разрушенные войной дома.
Сейчас соседями Мераба Мекаришвили являются российские пограничники. Из своего сада он с ними здоровается. Они до сих пор так и не перенесли проволоку и столбы «границы» на 50 метров. Но каждый день или ночь это может случиться, убежден мужчина.
Гипотетически ползучая оккупация может продолжаться, а значит, со временем россияне могут захотеть перенести забор и проволоку еще на метров 50-100 вглубь Грузии — тогда его новый дом окажется снова вне территории, контролируемой грузинскими властями. На вопрос, не боится ли Мераб, что все пойдет по кругу, мужчина отвечает: «Нет. Еще пока нет. Потом посмотрим. Грузия на это, конечно, не соглашается. Это все наша территория. Но что делать? У них сила, танки есть».
Российские пограничники соседствуют с Мерабом Мекаришвили сразу с двух сторон. Их бункер возвышается на холме, который находится над его садом, а также старым и новым домами. Внизу холма, в конце улицы, на которой расположены бывший и будущий дом, дорогу перерезает каменная глыба — один из маркеров линии разграничения. За ней — уже южноосетинский сарай.
Мужчина рассказывает, что российские силовики могут там затаиться — он их часто видит в этом месте.
Мераб угощает вином, изготовленным из винограда, растущего возле старого дома — в той части сада, которую должны у него забрать. В его саду растут яблони, виноградники, груши, грецкий орех.
Мы доходим с ним до середины сада. На холме хорошо просматривается блиндаж российских силовиков.
— До этой точки еще наша территория. А это уже их, — показывает Мераб Мекаришвили на ту часть своего сада, которая «буяет» у старого дома и «границы» с Южной Осетией. В той части сада, которая должна остаться ему, раскинулись развесистые яблони.
— То есть яблони остаются с Вами? — спрашиваем у Мераба.
— Нет, половина у них будет, половина — у меня.
— А вот эта груша? Получается, что она будет на их территории? — обращаем внимание на широколиственную старую грушу.
— Нет, я эти деревья рубить буду. Ты думаешь, что я их им оставлю? — отвечает хозяин сада.
Ежедневно он видит свой старый дом — сейчас ежедневно он что-то дорабатывает, достраивает в своем новом доме. Говорит, что уже не грустит об утраченном. Уезжать строить новый дом в глубине Двани, подальше от российских стражей непризнанной границы, никогда не собирался. Его две дочери сейчас живут в Тбилиси.
«Я первым был в Двани со стороны Южной Осетии — и сейчас буду первым. А куда мне идти? Если все уйдут отсюда, кто останется? Никто. Я пойду — потом мой сосед пойдет, мой друг уйдет отсюда. Без оружия в руках, но стоять надо крепко».
В Двани во время войны разрушили, сожгли более 40 домов, в Эргнети — 160. В настоящее время в этих поселках можно видеть единичные покинутые дома. Но многие дома отстроили — кирпич, шифер закупали за счет международных доноров и государства. К примеру, дом Лии Чилачидзе восстановили с помощью стройматериалов, купленных на деньги правительства Дании. Мерабу Мекаришвили новый дом строить помогали государство и односельчане.
Те же, кто потерял безвозвратно свой дом, то есть он остался на оккупированной территории, имеют несколько вариантов получить новое жилье. Можно либо получить квартиру от государства в новостройке, либо приватизировать временное жилье, которое внутренне перемещенные лица получали после войны.
К примеру, в Гори беженцам из Южной Осетии позволили оформить на себя здания трех детских садов. Люди перестроили их помещения под квартиры. Лия Чилачидзе помогала семьям, которые живут в стенах бывших детсадов, оформлять документы для приватизации.
Вновь построенные квартиры от государства получают преимущественно многодетные, малообеспеченные семьи, ветераны войны.
Также вокруг Гори можно видеть поселения беженцев, состоящие из однотипных, шаблонных мини-коттеджей. Их возводили с помощью международных доноров сразу после войны. Эти дома из временных превратились для людей в постоянные.
Многие же, например, Виталий Касрадзе, Лия Чилачидзе, Дато Ванишвили или Мераб Мекаришвили, выбрали жизнь практически на линии разграничения по соседству с российскими пограничниками — с видами Цхинвали на горизонте, с колючей проволокой в собственных садах и полях. До Цхинвали от их домов рукой подать. Там — могилы родителей, там друзья, воспоминания о детстве, юности. Здесь, где они сейчас, — их родные дома, сохраненные и восстановленные, несмотря на войну и новые стены с колючей проволокой.
«В Грузии не было более славного, лучшего города чем Цхинвали. Такой тихий, спокойный. А что теперь?..» — говорит напоследок Виталий Касрадзе. Маршрутка «Гори-Эргнети» развернулась на дороге к Цхинвали и поехала назад — к грузинскому Гори.
Термины, топонимы, мнения и идеи публикации не обязательно совпадают с мнениями и идеями JAMnews или его отдельных сотрудников. JAMnews оставляет за собой право удалять те комментарии к публикациям, которые будут расценены как оскорбительные, угрожающие, призывающие к насилию или этически неприемлемые по другим причинам.
