Письма из тюрьмы в Армении. «Убивает не коронавирус»
Проект JAMnews «Письма из тюрьмы» начался с письма, которое пришло в редакцию от человека, осужденного на пожизненный срок. Юрий Саркисян уже больше двадцати пяти лет в тюрьме. Он написал нам потому, что хотел высказаться, и считал, что обществу важно услышать живущих «по ту сторону». Мы согласились с ним — и так родился этот проект. Юрий Саркисян является также автором документального романа «Высшая мера наказания», опубликованного в 2016 году.
Это двадцать шестое письмо Юрия Саркисяна. Ссылки на все предыдущие письма– в конце страницы.
Одно из моих окон в мир – это телевизор. Там называют разные цифры: тысяча, сто тысяч, миллион… Если жертв мало, говорят, нет повода для беспокойства. Но за каждой цифрой живой человек, чей-то близкий, отец, мать.
- Фемицид в Грузии: хроника объявленных смертей
- Очередное «убийство чести» в Ингушетии спровоцировала полиция
- Власти Грузии выбрали путь репрессий? Что означает арест оппозиционного лидера. Анализ и оценки
Да неважно, родственник или нет. Он просто человек. Такой же, как я или вы. На волосок от смерти. А это горе, вопль осиротевших детей; или родителей, потерявших ребенка; внезапно овдовевший супруг. Один человек, другой, и еще… Чужих смертей не бывает.
Вокруг столько горя, закрытые гробы, массовые захоронения. И множество живых людей, неспособных разглядеть в мертвой статистике собственную лепту.
Нарушителей рекомендуемых мер безопасности не волнует, что они могут убить или уже убили кого-то, что в одном из этих гробов лежит жертва их наплевательского отношения к реальной опасности – из-за атрофированного чувства любви к ближнему.
Мой отец тоже так умер. «Вирус» разбил его сердце, поразил мозг, душу. Это случилось после моего ареста. Я не мог быть рядом. Ни во время болезни, ни перед кончиной. Она была ужасна. Парализованный, он не мог говорить.
Вечером меня вызвал начальник тюрьмы. Молча протянул мобильник и вышел из кабинета. Голос младшей сестры: «Папа умирает. Поговори с ним». Зову отца; в ответ ни звука.
Сестра: «Юра, он не говорит, не может. Но, возможно, слышит… Ты говори».
Я понял, что отец уходит, могу не успеть сказать то, что нужно. А что нужно? Что самое главное? «Папа, папа! Слышишь меня? Это я, твой сын, Юра. Я тебя очень люблю! Ты хороший отец, самый лучший! Прости меня, прости! Я был плохим сыном. Прости меня! Я тебя люблю…»
Сестра, плача: «Он слышит! Говори! Говори! Он открыл глаза! Хочет ответить…»
Но больше я ничего не успел сказать. Я осиротел. Сознание сопротивлялось, а душа уже задыхалась от слез. Дальше, как в тумане.
Отца убил «вирус», тот же самый, что убивает и сейчас – многих, очень многих. Не коронавирус убивает. А вирус, например, сыновней неблагодарности. Наша беспечность и безалаберность.
Руководители разных стран говорят о войне с невидимым врагом. Призывают к самоизоляции, чтобы не стать жертвой и не заразить ближнего. Озвучивают вечные слова десяти заповедей. Правду, высеченную в камне, которую большинство считало всего лишь красивым лозунгом: «возлюби ближнего…»; «чти отца и мать, чтобы продлились дни твои на земле».
Мы действительно на войне. На войне, где нет тыла; где все солдаты и несут ответственность друг за друга. Враг может быть внутри меня, вокруг нас, совсем рядом, глаза в глаза.
Мир изменился. Рукопожатие стало потенциально опасным; объятия, поцелуи тоже. Доверие раньше основывалось на интуиции. Сегодня это маска на лице, перчатки и дистанция. И как бы пелена с глаз спала: оказывается, сколько людей с низкой социальной ответственностью!
Для некоторых элементарная гигиена стала открытием Америки. Надзиратели просили показать, как правильно мыть руки. Пришлось вдобавок объяснить, что вирус не только в чихе или кашле, но и на поверхностях; что могут занести заразу в дом на собственной обуви и одежде. Среди них есть и другие, утверждающие, что не болеют и не считают нужным носить маску и перчатки.
Попадет или нет коронавирус за решетку, сказать трудно. На первый взгляд, все спокойно. Личные свидания запрещены; продуктовые передачи ограничены; суды, этапы – отменены. Проводится дезинфекция. Выдали по флакону с кожным антисептиком. Все призвано защитить нас и наших родных от новой заразы. Но защитит ли?
Больше беспокоюсь за своих родных. Надеюсь, что беда их обойдет. А со мной если и случится, то в легкой форме. Наверное, большинство тешит себя сходными мыслями. Но я не хочу ждать в бездействии.
Седьмого апреля я обратился к премьер-министру Армении с просьбой позволить работать санитаром в инфекционном отделении любого лечебного учреждения, где есть больные коронавирусом. В качестве волонтера. Еще раньше такое же заявление отправил министру юстиции. Добавил, как вариант, что могу шить маски. Жду ответа.
Предыдущие письма:
Первое письмо: «Воля, неволя и все, кто в доле»
Второе письмо: там, «Где сон предпочтительнее реальности»
Третье письмо: «Будущее прекрасно, когда оно есть»
Четвертое письмо: «Последнее предупреждение»
Пятое письмо: «Человек всегда на распутье»
Шестое письмо: «Горечь сладкой мечты»
Седьмое письмо: «Свобода – и скомканная жизнь»
Восьмое письмо: «Опасное соседство»
Десятое письмо: «В чем была моя ошибка?»
Одиннадцатое письмо: «Жертвы и палачи»
Двенадцатое письмо: «Воспоминания все еще кровоточат»
Тринадцатое письмо: «Дефицит позитивных впечатлений»
Четырнадцатое письмо: «Один на один с системой: ребенок под молотком правосудия»
Пятнадцатое письмо: «Когда нет надежды»
Шестнадцатое письмо: «Девятый круг»
Семнадцатое письмо: «Гарантированная свобода»
Восемнадцатое письмо: «Депутаты против народа?»
Девятнадцатое письмо: «Блатной беспредел»
Двадцатое письмо. «Бунт в тюрьме. Как это было и почему»
Письмо двадцать первое. «Идея фикс»
Письмо двадцать второе. «Революция в тюрьме»
Письмо двадцать третье. «Капля за каплей: итоги ушедшего года»
Письмо двадцать чертвертое. «Первый из выживших»
Письмо двадцать пятое: «Публичное унижение»
Термины, топонимы, мнения и идеи, предложенные автором публикации, являются ее/его собственными и не обязательно совпадают с мнениями и идеями JAMnews или его отдельных сотрудников. JAMnews оставляет за собой право удалять те комментарии к публикациям, которые будут расценены как оскорбительные, угрожающие, призывающие к насилию или этически неприемлемые по другим причинам.
